Впрочем, не важно, что ты скажешь. Как-то утром я отправился на Западную Тридцатую улицу, на встречу под названием «Книжный магазин в полдень». Они представили первого оратора, он назвал свое имя, сообщил, что алкоголик. А потом окинул взглядом человек двадцать или тридцать, которые сидели и ждали, что будет дальше. Улыбнулся и выдал: «Это ваше собрание, можно начинать дискуссию».

Никто не стал критиковать его за то, что он пренебрег своим долгом, а некоторые даже сделали ему комплимент: краткость — сестра таланта. Позже я сообщил об этом случае Джиму, и мы с ним рассмотрели разные варианты. Возможно, парень так часто рассказывал свою историю за последнее время, что ему было просто противно повторяться. Или же он сделал это для пущего драматизма, чтобы подогреть к себе интерес или запомниться. Или же оступился за последние три месяца, а потому испытывал неловкость перед аудиторий и еще не был готов сознаться перед ней в этом. Собрание меж тем продолжилось, и я ощущал себя комфортно. Я ведь был все еще трезв, верно?

— Трудно придумать, что дальше делать, — говорил мне чуть ранее Деннис Редмонд. — Доказательства вряд ли появятся, прямые или косвенные. Я просмотрю файлы, узнаю, рассматривало ли следствие его или Эллери в связи с событием на Джейн-стрит. Хотя… не вижу особого смысла. А у вас есть хоть какие-то идеи?

— Это вы о чем?

— Что он пьет? Не «Мейкерс Марк»?

— Нет. Тоже виски, но вроде бы «Джонни Уокер». А что?

— Купите ему «Джонни Уокер», — сказал он, — и посылайте по бутылке каждый день на протяжении года или двух. До тех пор, пока не подействует.

— Пока не подействует?

— Пока он не станет алкоголиком. Тогда сможет вступить в этот ваш клуб, будет карабкаться вверх по всем этим вашим ступеням и рано или поздно напишет чистосердечное признание. И уж тогда мы возьмемся за него всерьез.

— Но как мы узнаем, что он написал?

— Вы можете стать его ребе, не знаю, как это там у вас называется.

— Его поручителем?

— Да, именно так. Прямо вертелось на языке. Его поручителем. И тогда сможете все у него выведать. А потом сдать полиции. Но вроде бы поручители не имеют права это делать?

— Нет, подобное не входит в их обязанности.

— Именно этого я и боялся. Что ж, в таком случае я иссяк, других идей нет. Конечно, мы можем нацепить на вас подслушивающее устройство, но ведь это не поможет, верно?

— Он никогда и ни за что не проболтается.

— Нет. А если даже и сознается, использовать это нам вряд ли удастся. Стоит его привлечь хоть за что-нибудь, как тут же появится адвокат, а с учетом того, что он пусть и мелкий, но все же винтик в политической машине Джерси, то знает, какому адвокату позвонить. Сколько прошло со времени того двойного убийства? Лет десять-двенадцать? Да за это время он мог совершить еще два или три, и все сошло с рук. Можете с этим смириться?

— Думаю, придется.

— Я тоже так думаю. Стоит проработать в полиции несколько лет, и понимаешь, что можешь смириться почти со всем. — Он сощурился. — Но вы ведь ушли в отставку, правильно? У вас был золотой жетон, и вы от него отказались. А стало быть, наткнулись на нечто, с чем нельзя смириться.

— Но это не было связано с работой, — возразил я. — И произошло в критический для меня момент, я ведь уже говорил. Есть такой элемент во множестве историй, которые слышишь на собраниях анонимных алкоголиков.