Я оглядел его еще раз, посмотрел на лицо, перебинтованную руку и все понял.

— Вы тот парень, который его избил.

Глава 13

Не успел он ответить на это, как я убрал визитку, которую показывал в глазок — она свое дело сделала. Я ведь не сказал ему, что являюсь копом, хотя бывали случаи, когда хотелось, чтобы у людей создалось именно такое впечатление. Но мы с ним уже миновали точку, когда я чувствовал себя комфортно, проплывая под синим флагом. И я сообщил, что прежде был офицером полиции, а теперь работаю частным сыщиком, что знал Джека Эллери еще с детства, когда мы с ним проживали в Бронксе.

— Так что вы не обязаны говорить со мной, — добавил я.

Последнее было бы правдой, будь я хоть самим комиссаром полиции. И сообщать об этом было вполне безопасно, поскольку я видел, что он готов говорить. Что очень этого хочет.

Но сперва он пригласил меня войти и чувствовать себя как дома. Его квартира являла собой предшествующую версию жилища Грега Стиллмена на Карнеги-Хилл — до того, как все внутренние стены были ободраны до кирпичной кладки, до того, как паркетный пол был отскоблен добела и приобрел светло-песочный оттенок, до того, как три комнатушки были объединены в одну большую. Вместо этого они оставались спаренными, как железнодорожные вагоны. Дверь вела в крохотную кухню, окно одной жилой комнаты выходило на Восточную Семнадцатую улицу, окно спальни — на другую. Мебель разномастная, куплена на распродажах или принесена с улицы, но здесь эти не сочетающиеся друг с другом предметы не создавали впечатления изысканной эклектики.

Он провел меня в гостиную и указал на кресло с матерчатой обивкой.

— Я как раз собирался выпить чаю, не желаете? Или пиво, если, конечно, предпочитаете.

Я ответил, что с удовольствием выпью чаю.

На стене красовались две афиши шоу в Уитни, обоих артистов я тотчас узнал — Марк Ротко и Эдвард Хоппер. Я по очереди изучал их и продолжал прохаживаться по комнате, но тут он принес чашку чая и поставил передо мной на столик. Сказал, что это «Эрл Грей», на что я ответил — замечательно.

— А афиши, — сказал он, — принесла сюда женщина, с которой я прожил почти два года. А потом вдруг почему-то решила, что она лесбиянка. Прямо как гром среди ясного неба. И ведь далеко не ребенок. Моложе меня, но уже хорошо за тридцать, понимаете? Как можно в таком возрасте вдруг решить, что ты лесбиянка, причем ни с того ни с сего?

— Это происходит сплошь и рядом.

— И с парнями тоже?

— Думаю, с каждым может случиться все, что угодно, — заметил я. — Но чаще такие штуки откалывают почему-то женщины.

Он задумался, затем пожал плечами.

— Так вот, она и оставила здесь эти афиши. «Я с этим покончила, Марк, — сказала она тогда. — Если тебе не нужны, можешь выбросить». А зачем выбрасывать? Смотрятся нормально, я к ним привык. Как вам чай?

— Замечательный.

— Когда-нибудь ломали руку? Вдруг получается, сложно делать самые простые вещи. Даже шнурки еще не научился завязывать. Слава богу, хоть мокасины и домашние тапочки придумали.

— А где это случилось, Марк?

— Да прямо здесь. Он позвонил мне по телефону, сказал, хочет сообщить что-то важное. Мол, нельзя ли ему зайти. Я пробовал заставить его сказать мне все по телефону, потому как парень был из прошлой жизни, понимаете? И я вообще даже толком его не помнил или что мы дружили. И потому решил: пусть уж лучше скажет, что хотел, по телефону, и на том конец. Но нет, он, видите ли, жаждал переговорить лично. Я сказал, что занят, а он ответил, ладно, сам выбирай время, когда тебе удобно, лично его любое время устроит.