— Нет. Я не могу…

— Это приказ, блядь! Какого хуя, рядовой Алька? Команда была — съебать и забыть! Команду исполнять!

— Есть исполнять! — вымелась, наконец.

Не знаю, что получится, но вдруг её не заденет мой откат? То, что я собираюсь сделать, будет, пожалуй, покруче, чем простреленное сердце Змеямбы.

— Тебе бы тоже свалить, кибермамаша, — обратился я к матери. — Иди, иди за ней.

Женщина не отреагировала. Стоит, смотрит на лежащее на столе тело. Нет, не тело, ещё не тело. Чуть-чуть, крошечка, капелька жизни есть. Авось, хватит.

— Да и хер с тобой, — буркнул я и тут же забыл о ней.

***

Я никогда не учился тому, что делаю. Об этом нет книг, для этого нет коучей. Наверное, я не уникален: если Мультиверсум бесконечен, то уникальность статистически невозможна. Но я не слышал о таких, как я, и, тем более, не встречал. Я чёртов самоучка, изучающий свой талант методом тыка. Я до сих пор не понимаю, что именно делаю — меняю мир, меняю один мир на другой, изменяю человека, подменяю человека, меняю судьбу, ворую судьбу, ломаю судьбу, убиваю судьбу… Я даже не знаю, есть ли судьба вообще. Но плата точно есть. Платить приходится всегда.

Плевать в потолок, рисовать картинки, делать из больной девочки здорового мальчика? А вот хрен тебе, Док. Делай из мёртвой девочки живую за те десять ударов сердца, что ей остались. Тяни через колено мир на референс, пока кто-то из вас не лопнет.

Этот мир не особо против. Мы ему чужие, мы тут никто, ввалились незваными, не проросли в событийный фрактал. Ему всё равно, умерла девочка или выжила. Это глупое, кривое объяснение. У мира нет желаний. Он тупой. Как кирпич. Который упадёт на голову не потому, что ненавидит людей. И не потому, что любит падать. Просто упадёт. Или нет. У меня нет слов, чтобы описать, что я изменил, чтобы Калидия под моей рукой задышала. Чем подтолкнул, когда она балансировала на последней грани. Но я стою, она дышит. Худая, как запущенная анорексичка, но в соревновании с мумией уже есть шансы.

— Принеси воды, — сказал я её матери. — У девочки обезвоживание.

Понятия не имею, есть ли тут вода, но женщина молча развернулась и вышла.

Чувствую себя так, как будто поднялся бегом на сотый этаж. Но это ничего, это пройдёт. Мир вокруг кажется слегка не таким, как всегда, но это, наверное, пройдёт тоже. Я неплохо пнул Мироздание в ленивую жопу, и она до сих пор слегка вибрирует. Наверное. Или нет.

— Док, она жива? Она будет жить?

Вот вам и все приказы не думать.

— Жива. Будет, — ответил я через силу. Устал. — Было бы неплохо найти ей еды. Лучше что-то типа лёгкого бульона для начала. У неё сильное истощение, может печень пострадать.

— Там, представьте себе, как раз… — Алька подняла глаза от Калидии на меня и резко замолчала.

—Там как раз что?

— Михл, что с вами?

— А что со мной?

— Вы… Вы разве были такой старый?

— Только заметила?

— Нет, там зеркало, в простенке, посмотрите!

Зеркало пыльное, мутное, а главное — из него на меня смотрит какой-то старик. Седые волосы, залысины, морщинистый лоб, выраженное опущение скулового жира, глубокие носослёзные и носогубные складки, отчётливые брыли, подподбородочный валик, провисание кожи шеи, опустившиеся края платизмы. Сколько ему? Шестьдесят пять? Семьдесят? Пытаюсь протереть стекло, чтобы разглядеть детали, но не помогает. Старик не в фокусе, да само зеркало…

— Чёрт! — сказал я с чувством. — Кажется, мне нужны очки!