Как только Вентура узнал, что военные подняли мятеж, он схватил рожок из раковины и дудел день и ночь напролет, пока его не угомонили пулей. Пуля попала в предплечье, и – словно целились специально – как раз в татуировку, изображавшую пышнотелую сирену, теперь изуродованную шрамом.

В условленный час Вентура поднялся на башню. Во дворе он и вправду увидел молоденькую девушку, она сидела на корточках у стены. Парень свистнул и сделал знак рукой. Девушка с трудом поднялась и неуклюже, словно на ходулях, поплелась к центру двора. На ней были потертое бежевое пальто с меховым воротником и синие резиновые сапоги. Она подняла глаза, и Вентура подумал, что в жизни своей не видал такого печального взгляда. Это была блондинка с очень бледной кожей и осунувшимся лицом, под глазами – глубокие ямы коричневого цвета. И тут девушка распахнула пальто. Под ним на ней ничего не было. Она распахнула полы, потом снова запахнула, как на представлении в ярмарочном балагане. У девушки были дряблые груди, волосатый торс и мужской член. А ты что тут делаешь? – спросил Эрбаль. Разве не знаешь, что сюда подниматься запрещено?

Сволочь ты.

Ха-ха-ха!

Каждый день он подходил к дверям карцера, где сидел доктор Да Барка, и плевал в дверное окошко. Какое-то время спустя гвардеец Эрбаль проснулся среди ночи от удушья. Сердце едва трепыхалось в грудной клетке. Он так перепугался, что дежурный поволок его в карцер к доктору Да Барке. Эрбаль привалился к двери и готов был молить о помощи. Но сумел совладать с собой, добрел до двора и тут, на свежем воздухе, смог вдохнуть всей грудью.

Именно тогда он заметил, что покойник снова сидит у него за ухом. И почувствовал чудесное облегчение.

Это ты? Куда ты, черт возьми, запропастился? – спросил он, стараясь скрыть радость. Нашел своего сынка?

Нет, не нашел. Но я слышал, как родственники говорили, что он жив и здоров.

Видишь, я тебя не обманул. Мог бы и побольше мне доверять.

В самом деле? – насмешливо спросил покойник.

Послушай, скажи мне вот какую вещь. Ты знаешь, что такое фантомная боль?

Да, кое-что слышал. Мне объяснял доктор Даниэль Да Барка. Он изучал этот вопрос в благотворительной больнице. И якобы не бывает боли страшнее. Эту боль вытерпеть просто невозможно. Память о боли. А почему ты спрашиваешь?

Просто так.

15

Мариса Мальо посмотрела на араукарию и тотчас, в свою очередь, почувствовала тяжесть ее взгляда. Это величавое дерево росло в усадьбе деда Марисы и царило над долиной, нацелив в небо огромные зеленые ветви.

Марису радостно приветствовали собаки. Они узнали ее по запаху и в диком ликовании скакали вокруг, словно с гордостью демонстрируя всем и каждому свою драгоценную добычу. Но никогда прежде Мариса не замечала, чтобы за ней исподтишка наблюдала араукария.

Ну что, вернулась, девочка? – спрашивала она сверху.

Приближаясь к усадьбе, Мариса уже не сомневалась: кроме араукарии за ней следят еще и усыпанные цветами деревья, что растут вдоль покрытой мелкими белыми камешками дорожки. Да и камелии тоже, казалось, перемигиваются с китайскими магнолиями и при этом что-то невнятно бормочут.

Весь этот мир принадлежал в какой-то мере и ей. Вот здесь она играла, здесь пряталась. А здесь состоялся невиданный во Фронтейре праздник – первый выход Марисы в свет, когда она впервые надела длинное платье. И дед придавал торжеству особое значение. При мысли о том дне Мариса грустно усмехнулась.

Дед Бенито Мальо сидел рядом с ней под навесом во главе длинного-предлинного пиршественного стола. Такого длинного, как ей теперь вспоминалось, что на дальнем его конце белизна скатертей растворялась в садовых зарослях. Бенито Мальо сидел рядом с внучкой, белокурой девушкой, в которой уже угадывалась красавица-женщина, и гордо улыбался. Ему впервые удалось собрать вместе все, так сказать, живые силы – всех самых-самых… Тут на почетных местах расположились те, кто больше всего презирал его, сливки местной знати, и теперь они покорно смеялись над его остротами.