– Или из евреев, – прошептал Пашка.

– Или из евреев, – согласился Федор. – Хотя кто его знает, что в твоем отце было намешано. Я и не видел его. Баба Нюра отписывала, что был он очень хорошим человеком. Хотя что она его видела? Половину дня? Что нам с того? Или национальность у тебя поменяется, если мы о твоем отце больше разузнаем? Подожди, откроется когда-нибудь все. Только вот с драками ты бы завязывал. Перетерпел бы с полгодика, а там бы и сами отстали.

– А ты бы перетерпел, если бы тебе в спину орали «жид в дерьме лежит»? – взвился Пашка. – Я как услышу, у меня аж в ушах звенит! Пальцы… саднит. Или надо говорить – лежит, чего уж там, но я горжусь этим?

– Тут ведь как, – поморщился Федор и сжал огромный кулак. – Я бы на твоем месте… Если шелупонь заливается, плюнул бы. А вот если кто постарше – отучил бы быстро. Просто бить надо… больно. Очень больно. Там и шелупонь прониклась бы.

– Так я и пытаюсь, – шмыгнул носом Пашка и вновь потер костяшки кулака. – Но… не могу больно. Убить боюсь. Да и жалко же… идиотов.

– Вот черт! – плюнул в сердцах Федор. – Поехали тогда в город. Пристроим тебя в какую-нибудь секцию, чтобы подучили бить, но не убивать, а то ведь затопчут тебя в этой деревне, или сам себя до греха доведешь. И все-таки попомни, парень, слова. Ежели на нашу деревню пойдет какой враг, да хоть марсиане высадятся, как в кино, что мы давеча смотрели, вот эти все мальчишки, с которыми ты дерешься, сразу твоими лучшими друзьями станут.

Пристроиться удалось в клуб дзюдо, хотя пузатый тренер морщился, обзывал мальчишку старичком. Потом пощупал кости, велел соединить руки за спиной, согнуться, подвесил на турник, посмотрел, как деревенский мальчишка уверенно вздергивает себя к перекладине больше двух десятков раз, и махнул рукой.

Вначале Павлу пришлось нелегко – ребята, которые начинали заниматься борьбой в шесть-семь лет, чувствовали себя мастерами и не упускали случая приложить новичка о маты, но постепенно дело пошло, и уже через месяц тонкокостный смешной носатый мальчишка перестал быть борцовским манекеном. К тому времени Федор продал дом, купил в городе квартиру, куда и перебрался вместе с племянником. Еще через месяц Пашка пошел в городскую школу, где его уже никто не обзывал. Да и вряд ли он обратил внимание, если бы кто-то и попытался прилепить к нему какую-нибудь обидную кличку. Теперь его занимало другое – тренер по дзюдо, который в захлестывающее страну нелегкое время все чаще отвлекался от подопечных мальчишек: подрабатывал массажистом, обучал широкоплечих бугаев каким-то приемам, возился с сынками богачей, – затеял нечто новое. Очистил пустующий под клубом подвал, нанял ремонтную бригаду и повесил у входа аляповатый плакат. «Будо, кэндо», – с замиранием сердца прочитал Павел и побежал к дяде. «Какое еще кэндо? – удивился Федор. – Мечи? В нашем городишке? Да откуда у нас мастера? Твой тренер сам будет вести? Друзей приведет? Собутыльников, что ли? Нет, надо посмотреть. Все-таки не бесплатное удовольствие».

Дядя посмотрел в тот же день. Пришел к тренеру, о чем-то с ним поговорил, оглядываясь на переминающегося с ноги на ногу Павла, потом пожал руку незнакомому худому мужику в темном свободном костюме с воротником стоечкой. Пощупал принесенные маски черного цвета, напоминающие проволочные корзины, наконец махнул рукой и отправился к племяннику.

– Черт с тобой, от лишней тысячи я не обеднею.