Боб снимал на камеру меня, Пейдж и тех, кто оказался рядом. Он немного подался вперед и стал брать нас крупным планом.
– Боб! Ну сколько можно! – возмутилась Пейдж, и «оператор» молча удалился искать новые объекты для съемки.
Девушка поставила на стол аптечку, открыла ее и села на стул передо мной.
– Сейчас промоем рану, – сказала она, беря мою кисть двумя руками.
– Хорошо.
Ладошки у нее оказались маленькими, нежными и очень холодными, даже ледяными. Пейжд была гораздо загорелее остальных обитателей Челси Пирс: почти такая же коричневая, как я после после жаркого австралийского солнца. Я вздрогнул, когда она взяла меня за руку: будто электрический разряд пробежал под тонкими, живыми пальцами, прикоснувшимися к запястью.
– Больно?
– Немного, – ответил я и залился краской. Буду думать о крикете. – Ты откуда?
– Из Лос–Анджелеса. – Пейдж промывала рану, то и дело смачивая кусок марли стерильной водой из пластикового медицинского флакона и вычищая ею мусор из глубокого разреза на ладони. А я смотрел и не мог насмотреться на ее лицо, кожу, глаза. Время от времени она задевала нервные окончания в ране и я вздрагивал.
– Сейчас будет щипать, – сказала она и брызнула на ладонь дезинфицирующим раствором.
– Уф! – выдохнул я от боли и даже обрадовался, что вырвался из–под влияния ее улыбки.
Пейдж заклеила мне пластырем ссадины возле запястья и туго забинтовала кисть, подложив под повязку порядочный клок ваты, потому что рана не переставала кровоточить.
– Готово, – сказала она.
– Спасибо.
– Как себя чувствуешь?
– Отлично! – Руки сильно болели, зато лежали в ее ладонях на ее коленях, а она смотрела мне в глаза. В глазах Пейдж читалось сомнение, но не ее собственное: отражалось мое.
– Что–то не так?
– Всё так, – ответил я.
На девушке были леггинсы и обтягивающий джемпер; и внешностью, и манерой себя вести она очень напоминала мне роскошных, недосягаемых «цыпочек» из школы – я для таких был все равно что пустое место. А тут она сидела рядом, и мы разговаривали! Я решил больше не смотреть на ее тело. Пейдж поднялась со стула и отправилась показывать мне убежище. Я пошел рядом с ней, стараясь держаться естественно; по пути она познакомила меня как минимум с десятком человек, и я всем сказал «Привет!»
– Надеюсь, отец не нагрубил тебе.
– Нет.
– Просто у него много работы, он носится, старается осмотреть всех, кто к нам попадает. И знаешь, мне кажется он немного растерян – как и мы все, впрочем.
– Пожалуй.
– Может, оставишь здесь рюкзак? – предложила Пейдж, махнув рукой на место возле выхода на террасу.
– Хорошо, – согласился я и положил рюкзак рядом с вещами других людей, набросив сверху куртку Федеральной спасательной службы; ее карман оттопыривался под тяжестью пистолета, и я потянулся, чтобы достать его.
Легким касанием загорелой руки Пейдж остановила меня.
– Он тебе здесь не понадобится. Мы в безопасности. Ты переживаешь, что…
Я не дал ей договорить:
– Да нет, здесь классно, просто я…
– Просто ты, «что»?
И вдруг мое спокойствие, уверенность в себе пропали, будто их и не было. Как сказать то, о чем я пришел сказать? Эй, ребята, вы готовы уйти со мной, ведь вместе безопаснее и все такое?
– Есть хочешь?
Этот вопрос спас ситуацию. Я улыбнулся. Пока не время. Запасись терпением, присмотрись к ним.
– Еще как!
– Тогда идем, – сказала Пейдж и взяла меня за здоровую руку. – Покажу тебе, где у нас столовая. |