– Надеюсь, что вас не обидели мои вчерашние слова. Я не очень хорошо помню, что говорил. Наверное, я все-таки еще не до конца выздоровел. Вообще-то, обычно я пью совсем мало.

– Это неважно.

Чтобы избавиться от него, я начал подниматься по металлической лестнице на бак. Герников закудахтал, как больной цыпленок, и зашевелил ногами, будто разгребал гравий. Очевидно, он расстроился, потому что ему не удалось последовать за мной.

– Полагаю, что мог выйти за рамки внешних приличий. Все это так болезненно, знаете ли.

Когда он вытягивал шею, его голос становился еще более хриплым и даже отчаянным.

– Это для всех болезненно.

Я дошел до бака и посмотрел на него сверху вниз. Больше деваться было некуда. У меня за спиной простиралось море, и белая пена билась о борт корабля.

– О, конечно. – Снова искаженная гримаса вместо улыбки. – Полагаю, они никогда не покончат с нами.

Меня оскорбило то, что он именовал себя русским. Отворачиваясь, я услышат, как он произнес:

– Der Krieg ist endlos. Das Beste, was wir erhoffen können, sind gelegenliche Augenblicke der Ruhe in mitten des Kampfes.

Я отлично понял его, но предпочел ответить очень холодно и по-русски:

– Я не говорю на идише.

Он запротестоват:

– Это же немецкий. Я решил, что вы знаете языки.

Он близоруко моргал, пытаясь разглядеть выражение моего лица. Я разозлился:

– Это что, проверка, мистер Герников? Вы думаете, что я не тот, за кого себя выдаю? Подозреваете, что я – провокатор? Бош? Красный?

Он изобразил оскорбленную невинность:

– Разумеется, нет!

– Тогда, пожалуйста, не преследуйте меня на этом судне и не разговаривайте со мной на иностранных языках.

Когда он отворачивался, его губы дрожали. Если бы я не подозревал его истинных намерений, то мог бы почувствовать жалость к нему. Но он не хотел мне добра. Вдобавок, если бы меня заподозрили в дружбе с человеком подобных убеждений, это вряд ли бы мне помогло. Мне позже пришло в голову, что из-за темных волос и карих глаз он посчитал меня единоверцем, подобные ошибки уже случались. Даже сам цесаревич… Неужели царь и его родные были евреями? Друзья всегда говорили мне, что я не должен принимать близко к сердцу подобные недоразумения. Но стать жертвой именно такой ошибки жестоко и подчас опасно. В иных случаях это едва не стоило мне жизни. Я смог спастись только с помощью острого ума, превосходных рекомендаций и везения.

После завтрака я, как обычно, присоединился к Леде. Она сидела неподалеку от обеденного салона в тени спасательной шлюпки, которая мягко раскачивалась на шлюпбалках. Солнце начинало светить в полную силу, и баронесса обратила к нему лицо, как будто пара бледных лучей могла покрыть ее кожу загаром. Она улыбнулась мне. Она отбросила тяжелые волосы назад, чтобы солнечные лучи могли коснуться всех открытых участков кожи.

– Доброе утро, Максим Артурович.

Мы всегда в таких случаях вели себя очень формально. Я снял шляпу и спросил, могу ли принести шезлонг и сесть рядом с ней. Думаю, она заметила, насколько я встревожен.

– Вы плохо спали? – Ее рука чуть заметно придвинулась к моей. Баронесса села прямо.

– Только потому, что тебя не было, – прошептал я.

Подбежала Китти. На ней было пальто бордового цвета с такой же шляпкой и перчатками.

– Вы поиграете со мной сегодня, Максим Артурович? Я уже думаю, что вы больше не любите меня!

Меня очень часто, как и в тот раз, поражало, насколько девочка похожа на мать.