|
Наконец спросил: — Алексей, а где наш радиожурнал? — Вот, Николай Павлович. — Радист протянул ему толстую книгу в ледериновом переплете. Шестаков медленно, сосредоточенно перелистал ее, показал записи радисту: — Вот эти сообщения, однотипные, — это что такое? — Наши переменные координаты, — с готовностью ответил Алексей. — Они все с позывными «343 — 342»... Это чьи? Радист ответил не задумываясь: — Второй гидрологический пост Архангельска. Шестаков с удивлением посмотрел на него: — Второй пост? Погоди, погоди... Мы же замыкаемся на Центральную Северную?... — Так точно... — Радист показал в журнале: — Вот, регулярные сеансы, позывные «225 — 224.» — Ну?... Алексей сказал с недоумением: — А второму посту он приказал передавать наши координаты для контроля — два раза в сутки. Шестаков задумчиво потер лоб, потом распорядился: — Ну— ка, запроси Центральную — какие позывные у Второго поста? Радист поколдовал с ключом, натянул наушники, довольно быстро связался с Центральной и вскоре доложил: — Позывные Второго — «280— 279». — А не «343 — 342» вовсе... — Шестаков горько улыбнулся, тяжело вздохнул: — Все ясно... Не было, Алексей, связи ни с каким Вторым постом... Не существовало... А было кое— что совсем другое, и похуже... Радист не ответил, но лицо его было безмерно удивленным и расстроенным, когда Шестаков, взяв бланк радиограммы и вяло хлопнув его по спине, вышел из радиорубки... В глубокой задумчивости шел по кораблю Шестаков. На баке остановился около группы отдыхавших от вахты матросов. Двое из них, старые приятели Федор Гарковец и Василий Зирковенко, разговаривали, безмятежно покуривая: — Як то робыться, Хфедор, — дотошно допрашивал приятеля Василий. — Волов рэжуть, а все одно их дуже багато. Коней — нэ рэжуть, а их мало?... Федор Гарковец авторитетно разъяснял: — Коней мало, бо их крадуть! — Так конокрады их кудай— то девают — знать, они там должны быть? — Там их тоже крадуть, — безаппеляционно отвечал Федор, и матросы дружно захохотали, тем более что Федор и Василий оставались неизменно серьезными. Грустно улыбался и Шестаков, шел дальше, смотрел, как работает команда судна, и его не оставляла мысль, что все эти работающие, отдыхающие, озабоченные и веселые люди — все, все обречены затаившимся врагом на мучительную смерть... К счастью, они не знают этого.
Каюта была заперта. Шестаков постучался — нет ответа. Громче. Наконец, щелкнул замок, и дверь отворил Щекутьев. Лицо его было измято сном, и он сильно потер его ладонями. Шестаков прошел в каюту, присел у столика. Щекутьев спросил тревожно: — Случилось что? — Да... Случилось... — медленно, тяжело ответил Шестаков и надолго умолк. В каюте воцарилась гнетущая тишина, моряки неотрывно смотрели друг на друга. Первым не выдержал Щекутьев. — Почему ты молчишь, Николай? С чем пришел? Произошло что— нибудь? — Произошло... — так же медленно, с трудом начал Шестаков. — Нас предали... — Кто?! — Ты. Щекутьев оцепеневшими губами проговорил: — Шутишь... Шестаков смерил его взглядом: — Не надо, Сергей... — Он судорожно сглотнул ком в горле: — Что ты наделал? Как ты мог?. |
