Ее мизансцена была основана на трогательном рассказе о влюбленной девушке, которая, разлучившись с другом сердца, подарила ему букет незабудок: жизнь была к ней немилостива — после болезни она ослепла; прошли долгие, долгие годы — и вот однажды, услышав в своем доме незнакомые шаги и почувствовав запах незабудок, она узнала возлюбленного, который вернулся к ней с букетом этих цветов. Прихотливый ум мадам Люцины измыслил следующий эротический вариант: Юлии, вернее Незабудке, следовало избрать себе садовника и отдаться ему (щадя стыдливость и неопытность дебютантки, дозволялось уединиться с ним в отдельной комнате), затем, при погашенных свечах, ей надлежало отыскать этого человека среди всех остальных мужчин — по запаху или на ощупь, это уж как в голову взбредет. Найдя, предстояло вновь соединиться с ним в постели, — на этом «первый урок» был закончен. Все казалось вполне просто, если бы не два «но»: запрещалось метить садовника духами — это раз, и два — если Незабудка ошибалась и выбирала не того, ей предстояло исправлять свою ошибку все тем же традиционным способом, а потом продолжить поиск до его успешного завершения. И сколько раз Незабудка ошибется, столько раз и исправит ошибку.

Юлия ужаснулась, выслушав эти условия, но мадам Люцина сумела ее успокоить: ведь все дело во внимании и памятливости. Здесь в ее же интересах показать себя истинной Незабудкой, а не Незапоминайкой. Ведь не так уж сложно отличить одного любовника от другого.

У Юлии было на этот счет свое мнение, но она только голову опустила и промолчала, отчетливо сознавая, что выхода нет — придется стерпеть все, что уготовано Судьбою. Она была совершенно сломлена одиночеством, беспомощностью, приемами убеждения, принятыми у мадам Люцины; сломлена бесцеремонностью, с какой накануне пан Аскеназа вошел в комнату, где Юлия мылась, и когда она с воплем выскочила из ванны, пытаясь завернуться в простынку, добродушно сказал:

— Ничего, ничего, детка! Не надо бояться старого пана Шимона. Слушай меня. Представь, что это твой дедушка. Или папа. Или доктор. Да еще и евнух! Ну кем еще должен назваться пан Шимон, чтобы ты перестала его бояться?

С этими словами он сорвал с Юлии жалкую тряпицу, в которую она тщетно силилась закутаться, придирчиво оглядел ее стройное тело, покачал головой:

— Плохо кушаешь! Сзади совсем нет за что приятно подержать! — и тут же расплылся в улыбке: — Зато с таким декольте можно завоевать армейский корпус! — И, помахав Юлии на прощание пухлой ладонью, со словами: — Мой патрон будет доволен! Ты шекель, который может принести на проценты меру золота! — удалился, оставив Юлию в полном недоумении — считать себя оскорбленной или польщенной, плакать или смеяться.

Она задумчиво вернулась в ванну, домылась — и тут почувствовала, что после визита Аскеназы ей стало легче. Для старого еврея она была всего лишь разменной монетой, которая могла принести прибыль. Он ничуть не хотел оскорбить душу, ранить ее сердце — так за что же на него обижаться? К тому же это ведь он дал ей приют; он увел ее, совершенно ошалевшую, почти обеспамятевшую, из окровавленной комнатки, где валялся страшный, непристойный труп Яцека…

Права Люцина — Юлия должна, обязана отплатить ему добром за добро. И если слово «добро» в понимании Аскеназы то же, что деньги, Юлия даст ему эти деньги.