Взбешенные, девочка и ее мать вспомнили, что, убивая Бабушку, Неохотник курил свою трубку. Они немедленно заявили об этом властям, обвиняя его в пропаганде вредной привычки, загрязнении окружающей среды, распространении канцерогенов, — то есть в попытке учинить массовое убийство.

Поскольку в стране, где разворачивается эта история, наличествует смертная казнь, Неохотник был приговорен к электрическому стулу. Папа Римский направил трогательное прошение о помиловании, но, следуя итальянской почтой, оно опоздало на месяц. А поскольку электрические разряды не наносят ущерба окружающей среде, никто больше и не протестовал. Неохотник умер, и все (остальные) жили долго и счастливо.

1996

Как тайное стало явным

На прошлой неделе мой телефон поставили на прослушку. И записали один из моих разговоров, который в расшифровке выглядел следующим образом:

Я: «Не разбудил?» ОН: «Нет, но боюсь спросить, зачем ты звонишь…» Я: «Слушай, так как там насчет этой манды, которую ты нашел?» ОН: «Ох… моя помощница ее вчера уже пристроила…» Я: «Как так — пристроила? А ты куда смотрел? Я же на нее давно глаз положил!» ОН: «Ну, видишь ли… я был в Палермо, ну… по делам ложи… понимаешь?» Я: «А, ну да… и что?» ОН: «Я тебя уверяю, это было не бог весть что. Она казалась свеженькой, просто потому что ее отдраили как следует. Ты лучшего достоин». Я: «Свинья ты после этого». ОН: «Понимаешь, предложили кучу денег… прямо по телефону…» Я: «Ладно, с мандою все понятно. Проехали. Все с тобой ясно». ОН: «Ну хорошо, хорошо, я виноват. Мне нужны были деньги, и я сам велел побыстрее спроваживать все, что движется. Но ты меня сейчас простишь. Я тебе просто имя скажу. Джелли! Раз уж на то пошло, сдам тебе аж все тридцать. И Флоренция — твоя». Я: «Спасибо большое, можешь не утруждаться. Теперь это и в сети есть». ОН: «В какой? В нашей или в этой, американской?» Я: «Нет-нет, в гробу я видал этих американцев… с ними так трудно иметь дело. Ну, понимаешь, только ночью… Нет, это наши ребята». ОН: «Но с сетью невозможно потолковать. А вот со мной… Слушай, я ведь знаю, что у тебя есть порошок, я видел картонку». Я: «Так, теперь до порошка дело дошло… эх-хе-хе…» ОН: «А ты как думал? Слушай, скинь порошок мне, и я выдам тебе Джелли на блюдечке с голубой каемочкой. И еще. Об этом пока никто не знает… Короче, всплыло тут одно расследование…» Я: «Знаю, знаю. Но ведь такие вопросы решаются при помощи молотка, нет?» ОН: «Еще не хватало. Попал я как-то с этими ребятами, которые молотками стучат, на баблос. Теперь держусь от них подальше». Я: «Живьем готовы голову откусить, верно?» ОН: «И не говори! Но вернемся к расследованию. Это не первое, но на сей раз ты первый в списке. Короче, если скинешь мне порошок, насчет расследования можешь быть спокоен». Я: «Ну ладно, так и быть. Договорились».

Немедленно после этого меня вызвали куда следует. Я принялся объяснять, что разговор наш был самый невинный, просто он велся в отрывочной и эллиптической манере, — что естественно, когда предмет хорошо знаком обоим участникам диалога. Я звонил букинисту, которому было известно, что я много лет ищу первое издание труда Джона Ди «Иероглифическая монада». Именно эту книгу я обнаружил в его новом каталоге. Но, к своему огорчению, узнал, что его секретарша уже продала ее, пока он сам ездил в Палермо встречаться с известным коллекционером профессором Лоджей. Букинист был очень смущен и принялся мне объяснять, что, в сущности, речь шла о восстановленном экземпляре (на жаргоне антикваров он называется «отдраенным») и что вообще-то он сам велел своей помощнице распродавать побыстрее всё, что вызывает интерес у покупателей, потому что ему нужны были деньги.