Другая функция этих карт состоит для меня в том, что в поисках фамилии для какого-нибудь персонажа (а ведь нужно выбрать что-то подходящее) я углубляюсь в изучение однодюймовой карты (не обязательно той самой местности, где родился данный герой) и выбираю фамилию по названию деревни или фермы, ручья или возвышенности, или какой-либо другой запоминающейся детали. Может показаться, что это как бы «прикрепляет» человека к месту его жительства, однако географические названия в Англии столь однообразны, что при выборе имен я предпочитаю пользоваться звукоподражаниями, а не давать «географический ключ» к персонажу. Важнее всего ясно понимать, что ты делаешь: ты должен работать осмысленно, быть точным, четким и экономным — так же, как если бы ты составлял карту.

С четырнадцати лет мое отношение к картам приняло более практическую форму. Шла война, и я вступил в организацию, занимавшуюся допризывной подготовкой юношей для службы в Королевских военно-воздушных силах. Не удивительно, что я хотел стать штурманом, а не, скажем, пилотом или стрелком. Поэтому все свободное время я отдавал изучению искусства аэронавигации, включавшего в качестве составных частей счисление пути, чтение карт и схем, метеорологию и радиосвязь.

Я был уже настолько осведомлен в большинстве этих вопросов, что через год сдал все испытания. Почти все я постиг благодаря самостоятельной работе, а дополнительное обучение, которое я проходил, было для меня своеобразным повышением моего образовательного уровня, и все это в момент, когда я, казалось бы, должен был всецело посвятить себя работе на заводе и круглый год не брать в руки ни перо, ни книгу.

Во время тренировочных полетов я получил доступ к топографическим картам. Так, пятнадцати лет от роду я впервые увидел землю, расстилавшуюся передо мною с высоты тысячи футов и опознавал на ней каждый предмет, каждую подробность. Этот переход обзорности в новое измерение позволил мне увидеть место, где я родился и вырос, расположенное на отлично видимом серо-зеленом, с коричневатым отливом куске земли.

Помню это ошеломляющее впечатление — словно у меня самого выросли крылья, — когда двухмоторный, построенный из фанеры и алюминия биплан «де Хэвиленд Домини» с одиннадцатью курсантами на борту, попрыгав по травянистой взлетной полосе и, оторвавшись от нее, стал медленно набирать высоту. Он пересек реку Трент, и в первый раз в жизни я увидел Ноттингем сверху. Я мог разглядывать его неторопливо и обстоятельно — наш самолет шел немногим быстрее 100 миль в час.

Приступив к работе над первым из моих опубликованных романов, я вспомнил свой первый полет, ибо я писал за тысячу миль от улиц, где происходили описываемые события, и с удаления в несколько лет — что, как я полагаю, позволяло мне видеть все с большей ясностью. Для писателя чувство места связано также и с чувством расстояния. Он должен смотреть на вещи не только через увеличительное стекло, но также и с небесных высот.

Интерес к картам, навигации и географии сохранился у меня и поныне и ставит передо мной множество вопросов. Несомненно, что за литературным фасадом каждого писателя скрывается еще какое-то ремесло или профессия, и они выступают на передний план, если этот автор не преуспел в сочинительстве. И в самом деле, многие писатели на первых этапах своего жизненного пути занимались определенной профессией, а иногда, уже став литераторами, еще долго не расставались с ней.

Но почему же все-таки география или картография? Что за волшебство заключено в них для меня? Почему я еще ребенком учился читать карту так же, как читать роман? И почему, очутившись в юном возрасте в госпитале, я предпринял первую добросовестную попытку составлять карты одновременно с первой серьезной попыткой написать роман?

В начале всего была карта, и вероятно, я смотрел на нее столь пристально в надежде, что она подскажет мне, куда идти, и уведет меня оттуда, где я находился и не хотел оставаться.