Признаемся, дорогой читатель, что это было первое публичное выступление Ганса Касторпа, если не считать давно уже забытого доклада в гимназии под названием «Чем мы обязаны древним грекам», за который он получил отличную оценку. Сейчас, за столом в офицерской кают-компании «Меркурия», после того как отзвучали последние слова о сонате итальянца, воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь равномерными вздохами паровой машины, постоянно доносящимися из машинного отделения. Стюард подал десерт, кофе, чай и пирожные.

— Браво! Превосходно! — раздался хрипловатый голос за спиной собеседников. Все обернулись. На пороге кают-компании стоял первый механик «Меркурия» Томас Фидлер. Его прямая осанка, седая, безукоризненно подстриженная борода, открытый ясный взгляд голубых, чуть выцветших глаз, наконец, мундир, который, казалось, подчеркивал его достоинства, — все это произвело на собравшихся неотразимое впечатление: можно было не сомневаться, что перед ними человек совершенно незаурядный.

— Простите, господа, — офицер представился, назвав полностью имя и фамилию, — но я услышал последние фразы вашей беседы. Этот молодой человек, — он кивком указал на Касторпа, — не только наилучшим образом показывает себя, но и прекрасно характеризует тех, кто формировал его ум и душу. Я, правда, не разбираюсь в искусстве, но знания, техника и прогресс убедительно доказывают, каким путем мы должны идти, чтобы заслужить право именоваться homo sapiens. А теперь о приятных обязанностях, — улыбка первого механика была необычайно обаятельной. — Приглашаю вас после десерта полюбоваться нашим сердцем, то есть силовым агрегатом.

Мадам де Венанкур отказалась, сославшись на легкую мигрень, которая в грохоте и горячем воздухе нижней палубы могла усилиться. Кьекерникс уже повидал столько машинных отделений, что предпочел экскурсии кофе и сигару. Пастор Гропиус же, хотя и высоко ценил деятельность людей, занимающихся тяжелым физическим трудом, — что он подчеркнул, низко склонив голову и адресуя этот поклон Томасу Фидлеру, — никогда не смешивал духовных дел, каковые были ему предназначены, с материальной стороной человеческого существования и посему подчеркнуто вежливо отказался. Таким образом, Ганс Касторп, ополоснув пальцы в поданной стюардом мисочке с водой, поблагодарил сотрапезников и спустился с первым механиком в чрево судна.

Эскапада была во всех отношениях поучительной. Выросший в атмосфере портового города, наш герой охотно посещал торговые суда, которые со времен его детства успели преобразиться из парусных в паровые. Он, правда, повидал уже немало силовых установок, знал их устройство, наслушался исчерпывающей информации, но возможность увидеть могучие шатуны, которые огромными лапищами размеренно поворачивали коленчатый вал, поглядеть на котлы высокого давления с дрожащими от напряжения манометрами, услышать неумолчный шум и грохот порабощенной человеком мощи, словом, побывать в глубине этого сердца в открытом море, во время неустанной работы всех механизмов, — такая возможность сулила приобретение нового опыта, несравнимого с тем, что давало наблюдение подобных конструкций в бездействующем состоянии.