— Убедили! А с контрреволюцией мы будем бороться все вместе, не считаясь с ведомствами и национальными принадлежностями.

Так Лев Давидович встал во главе советской дипломатии — ровно на три месяца. Столько времени понадобилось для того, чтобы подписать Брестский мир. Тот самый, который заставил покраснеть всех честных россиян.

Каждый получил от праздничного пирога то, что ему причиталось.

В итоге председательствовать Всероссийским Центральным Исполкомом досталось Льву Каменеву. После недолгого правления, за отсутствием минимальных способностей, эту должность он был вынужден передать Свердлову. Рыков стал наркомом внутренних дел, Сталин — наркомом по делам национальностей, Дзержинскому было приказано беспощадно искоренять саботаж и контрреволюцию.

Ленин возглавил партию-победительницу. Он все более влюблялся в Троцкого, прилюдно, во время горячих дебатов в партийном комитете Петрограда 1 ноября, воскликнул:

— Право, нет лучше большевика, чем Троцкий!

Так уж вышло, что их кабинеты разместились в противоположных концах Смольного.

— Может, нам установить сообщение на велосипедах? — шутил вождь. — Будем друг к другу в гости ездить…

Но пока что, семеня жидкими ножками, Троцкий несколько раз в сутки пускался в путешествие — на совещание к Ленину. Молодой здоровый матрос, недавний анархист и приятель такого же анархиста — матроса Железняка, наводивший ужас своими похождениями на весь Петроград, именовался «секретарем Ульянова-Ленина». Матрос почти без перерывов едва ли не рысью носился меж двух начальнических кабинетов.

Ленин отправлял записки, начертанные мелкими неудобочитаемыми кудряшками и снабженные многократными подчеркиваниями наиболее важных мыслей — двумя или тремя линиями. Часто эти записки содержали проекты декретов, требовавших неотложных отзывов.

Троцкий поправлял и дополнял текст нежно любимого друга и вождя. Он кидал документ на край громадного стола. Матрос, всегда стоявший во время своих визитов у дверного проема (присесть его никогда не приглашали), хватал записку и устремлялся к другому вождю.

Во время заседаний Совнаркома, которые проходили ежедневно и длились не менее пяти-шести часов, Ленин сажал Троцкого рядом с собой. Пока выступали ораторы, у этой пары завязывалась горячая беседа. Троцкий ласково называл вождя Ильичем, а тот его по партийной кличке — Перо.

Уже в первые недели дипломатической деятельности Троцкого Ленина весьма заинтересовала его «война с башней Эйфеля».

— Что, злые передачи ведут французы? — спрашивал вождь.

— Истекают ядом. Всякую мерзость — про вас, Ильич, про Надежду Константиновну, про меня… Обзывают аферистами и местечковым жульем. Досадно, что на русском языке — ведь у многих умельцев есть радио. Я хорошо знаю журналистский стиль Клемансо. Уверен, что это его статьи передают в эфир.

— А в нашем распоряжении царскосельская башня. Дайте сдачи…

— Даю! Самолично говорю в эфир. Все равно не унимаются. Про наши интимные отношения распинаются.

— Нажмите, Перо, на Нуланса. По агентурным сведениям, сплетни распространяются из французского посольства. Попробуйте найти с ним общий язык.

Через три дня состоялась встреча Троцкого с послом Нулансом. Хотя оба разговаривали по-французски — один на дурном, другой на природном, — но общего языка найти не сумели. Отказался Нуланс и от щедрого подарка — «дань признательности свободолюбивому французскому народу» — от кофейного сервиза, прежде принадлежавшего Николаю II.

Тогда Лев Давидович предпринял наивную попытку действовать через генерала Нисселя, начальника французской миссии.