Понуро опустив голову, размахивая фуражкой с красной тульей, спотыкаясь о шпалы, начальник станции побрел в сторону от вокзала.

«Как бы, дурак, не повесился! — подумал Бонч-Бруевич. — Кто тогда мой приказ выполнит? Да, насчет матросов дам телеграфный приказ, пусть эту шпану в Москве обезвредят! А бойцы, которых оставляю, за машинистом присмотрят».

Ильич, все время спавший, наконец пробудился.

«Когда он встал, — писал Бонч-Бруевич, — я рассказал ему о всем случившемся. К матросам у Владимира Ильича в то время сильно изменилось отношение, так как они не выполнили на броненосцах некоторые боевые приказы… Позднее события в Кронштадте еще более охладили Владимира Ильича к матросам».

Правительственный поезд, расстилая по земле искры и паровозный дым, полным ходом несся к Москве.

В восемь вечера 11 марта 1918 года великий вождь всех пролетариев на свете прибыл на Николаевский вокзал. Черный автомобиль помчал его в 1-й Дом Советов — бывшую гостиницу «Национальную».

На следующий день на том же автомобиле возглавил Ильич торжественный, но стремительный переход. Когда разбитые большевиками часы на Спасской башне могли бы отметить четырнадцать ноль-ноль, вождь на значительной скорости преодолел площадь и влетел в Троицкие ворота.

Бунин, наблюдавший этот переезд, думал о том, что лучше было, если бы Ленин пошел пешком. От «Национальной» до кремлевских стен — рукой подать, каких-то сотня-полторы саженей. Зато много интересного открыл бы для себя большевистский вождь.

Увидал бы расстрелянные Никольские ворота, поврежденную Угловую башню — возле реки, неуместные могилы возле стены — могилы людей, ослепленных завистью, злобой и обманутых фальшивыми лозунгами. Увидал бы вождь город прежде богатый, а теперь убогий и нищий, наполненный людьми с унылыми серыми лицами, в поношенной одежке.

Бунину чуть не на каждом шагу попадались вооруженные представители победоносного пролетариата, по возрасту — сущие дети. При виде этих недоразвитых «бойцов революции» у него сжималась душа: эти — по лицам видно! — не остановятся не только перед разрушением Кремля, этим все нипочем.

Но вождю не были интересны те, кто совершал «Великую Октябрьскую», мало трогали плоды этого переворота: голод, самосуды, вечный страх обывателей, поражение в войне.

Целью жизни Ленин считал проведение в гигантской и многонациональной стране небывалых экспериментов: построение бесклассового социалистического общежития и создание из более ста девяноста народов одной-единственной нации — советской.

Увы, вскоре Ленин поймет свою ошибку. Уже 17 октября 1921 года он признается: «Мы думали, что по коммунистическому велению будет выполняться производство и распределение… Если мы эту задачу пробовали решить прямиком, так сказать, лобовой атакой, то потерпели неудачу…»

Да и на какую «удачу» Ленину можно было надеяться, если его царем был Эксперимент? Вождь препарировал Россию, как академик Павлов собак.

Еще выше взметнется кровавая волна массового террора, захлестнет несчастную Россию. Зачинщики — Ленин и Троцкий, но всю палаческую славу ловко припишут исполнителю их «державной» воли — Дзержинскому.

Впрочем, во все времена большевики-коммунисты были ловкими фальсификаторами. В силу своей фальшивой, мертвенной идеологии они и не могут быть другими.

Ну а пока что вождь мирового пролетариата, аскет из лживых брошюрок, занял в Кремле шестнадцать (!) апартаментов общей площадью 631,6 квадратного метра. Об этом продажные писаки молчали.

Красные вожди и их семьи по-хозяйски расположились в царских палатах.