Так вот она какая Германия!.. Еще совсем недавно ее фашистский правитель гордо провозглашал, что она завладеет всем миром и что солдаты вражеских армий ступят на ее землю только плененными, жители других стран — только рабами…

А подполковник Масленников смотрел в стереотрубу и раздумывал о том, как перебросить за линию фронта своих разведчиков, чтобы они облегчили предстоящий поход армии. Все в мире меняется, пришло наконец время, когда шквал войны переменил направление. И фюреру уже не до чужих земель, а гитлеровцам не до владычества над миром.

Масленников провел все утро на наблюдательном пункте, а в девять часов, когда наблюдатели противника начали завтракать, двинулся обратно. Он и сопровождающий его офицер спокойно прошли простреливаемый участок, и только вдогонку услышали разрывы нескольких мин, затем снова углубились в ходы сообщения. К десяти подполковник уже вернулся в штаб.

Линия фронта на границе Германии, говоря штабным языком, стабилизировалась еще весной. С той поры все военные сводки касались южных фронтов. Здесь же шли только мелкие действия по «выравниванию» линии фронта, по «вклиниванию» в расположение противника, «разведка боем», то есть все те операции, из которых, в сущности, и состоит позиционная война, не дающая осязаемого успеха.

И лишь недавно начальник штаба фронта спросил Масленникова, готов ли его отдел к дальней разведке, а потом добавил, что отдел решено усилить…

Это могло означать только одно: на участке, занимаемом армией, готовится крупная операция.

А вчера начальник штаба сообщил, что направляет Масленникову обещанных офицеров — они прибудут в отдел к одиннадцати ноль-ноль.

Масленников отпустил машину, прошел в левое крыло помещичьего дома, где разместился штаб.

Дежурный по отделу, толстенький, малорослый капитан Хмуров, почтительно поднялся, коротко сообщил, что за время отсутствия подполковника никаких происшествий не было, что Масленникова никто не вызывал, что сводки получены и лежат на столе, а приехавшие офицеры, которым надлежит явиться к подполковнику, завтракают, из столовой вернутся к одиннадцати часам. После доклада Хмуров выжидательно замолчал. Лишь на мгновение по его лицу скользнула улыбка. Она могла означать и бодрое настроение капитана, и надежду на близкие перемены, и, наконец, привычную приязнь к своему начальнику. Масленников молча выслушал рапорт и прошел к себе.

Он бегло просмотрел почту, сводки, разведывательные данные с разных участков фронта и, закончив эти неотложные дела, вызвал дежурного.

— Офицеры пришли?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Пригласите.

Хмуров откозырял и вышел. И опять подполковник заметил на его лице слабую тень улыбки.

Подполковнику это не понравилось. Хотя дела на фронте шли хорошо, в отделе все было «в ажуре», все равно, по мнению Масленникова, не к лицу разведчику рассеянно улыбаться. Придется, кажется, этого капитана отправить недельки на две на какой-нибудь наблюдательный пункт…

Он не успел продумать до конца свой оригинальный метод «лечения» молодого улыбающегося офицера, как дверь открылась и в кабинет, твердо печатая шаг, вошел новенький, четко отдал честь, щелкнул каблуками, представился:

— Капитан Демидов. Прибыл с парашютно-десантным батальоном для дальнейшего прохождения службы.

Подполковник любил лихость и четкость движений, немногословную категоричность уставных докладов и не без удовольствия рассматривал капитана. Был капитан молод, лет двадцати пяти, воевал, должно быть, хорошо — об этом свидетельствовали орденские планки.

Масленников взял у офицера сопроводительные документы и принялся не спеша перелистывать их.

— Садитесь, — любезно предложил он, искоса поглядывая, как офицер устраивается в кресле.