|
А через год снова восстановился.
Что он делал весь этот год? – Кто-то должен туда съездить… – Славянин натягивает свитер. Его маленькие уши розовеют. Наступает зима – тепло на солнце, холодно в тени. Турок в свитере, под джинсами теплое белье. Мысль о поездке в Ташкент висит давно, еще с самого следствия. Так никто и не съездил. В воздухе уже вкусно пахнет Адвентом. Везде красные свечи и колючие венки. – Мы живем здесь как иностранцы, – говорит Славянин. Холодные и солнечные дни. Ветреные и пустые. Ветер раскачивает всё. Ветер раскачивает сам себя. Институт медленно закрывается. Пока еще решают, что делать с остатками оборудования. Кто даст финансирование на поездку в Ташкент теперь, когда она никому не нужна? Мысль съездить была, была – и сплыла. Вниз по мелкой Гере, чуть обгоняя уток и рыб, под мостами с темным исподом. Финансирования было достаточно, желающих покататься за евроденьги на экзотическую родину Сожженного тоже хватило бы. Никто не поехал. – Мы и есть иностранцы, – помолчав, отвечает Турок. У него красный турецкий паспорт. С немецким гражданством пока не получается.
42 Дальше происходит такой разговор; прибавьте, пожалуйста, громкость. – Что мы о нем вообще знаем? – говорит Турок. – Ты о чем? – говорит Славянин. Еще прибавить? Спасибо. – У него есть родители. Что мы знаем о его родителях? Только не говори, что они солили капусту. – Я не говорю. – У него есть друзья. У нас говорят: если ты хочешь знать человека, узнай, с кем он делал дружбу. – У нас тоже так говорят. – У него была женщина, – говорит Турок и чешет спину. – Но… Турок машет рукой: – Я не об Анне. То, что удалось расшифровать, всё не то. Это тупик, а не женщина. Что еще? Убийство. Одно. Оно было? Предположим, но в каком смысле… и в какой реальности? А может, их было больше? Славянин поднимает голову, он сидит на стуле: – Ты решил порепетировать свое выступление перед ученым советом? – Я имел их всех. – Турок садится на корточки перед Славянином. – Я хочу понять, чем мы тут занимаемся. Мы изучаем… что угодно, только не его. Этот город, например. – Чем он тебе не нравится? Турок молчит. На Рыночной площади к Рождественской ярмарке устанавливают колесо обозрения. Скоро оно будет покрыто лампочками. Очень скоро, подождите.
43 Горизонтальная черта, маленькая звездочка. Та, что упала сверху страницы вниз, в прежнюю ташкентскую жизнь. «Разорви мою грудь, разорви мое сердце, насыпь туда побольше перца…» Начало сентября, еще тепло. «Интересное желание», – заметил он, прислушавшись. «Не нужно слушать слова». «Почему?» Они вышли на балкон, она закурила. Обнаружился источник: распахнутое окно сбоку. Из окна вылезла голая мужская нога, пошевелилась и исчезла обратно. «Не мешай им привыкать к музыке, которую они будут слушать в аду». Песня загремела громче. «А ты уверен, что мы туда не попадем?» Через час, уже за ужином, он добавил: «Для нас там, наверное, будет всё время звучать Бетховен. Или Стравинский. И это будет еще хуже, чем “разорви мою грудь”». Отодвинул стул и пошел мыть посуду. На столе краснел арбуз.
44 Ампула пилилась с трудом. Он успел перетащить ее на кровать; поглядывал, чтобы она, дернувшись, не свалилась. |
