|
Глогер осатанел: — Чего ты здесь ковыряешься? Нельзя ли скорее? Злубый уже истекает кровью, а Вацек давно с пулей в ноге. — Держитесь, — с улыбкой отвечал Инженер и поправил на голове котелок. — Мне попался «меллер», но страховые «цугалтунги» держат замок крепко, как собака мозговую кость. — Твоя коляска на Вульчанской, — напомнил Глогер. — До встречи на Контной, — отвечал Инженер, и сейф тихо растворил перед ним свое нутро, набитое золотом. Глогер вернулся в общий зал банка, где мертвые лежали уже навалом, а через окошки директорских кабинетов продолжали сыпаться пули. Вацек едва заметил Глогера: — Ну, что? Взял он сейф? — Взял. — Тогда отходим. Берем Злубого... тащи! Отстреливаясь, подхватили Злубого, потом бросили его: — Да он уже готов... Скорее на выход! Где-то вдали заливались свистки полиции и дворников, но все кончилось благополучно: через полчаса гонки на колясках запыхавшиеся боевики собрались на Контной улице. — А где Инженер? — первым делом спросил Вацек. — Его и не было, — ответил хозяин «явки». Инженер не пришел на Контную — ни вечером, ни ночью. Напрасно ждали его несколько дней. Побочными каналами Глогер выяснил, что он не был схвачен полицией — ни живым, ни мертвым. Он попросту пропал — вместе с саквояжем. — Глогер, ты сам видел, что сейф был уже открыт? — Да, Вацек... в нем полно было золота. Вацек с бранью распечатал бутыль с водкою: — Помянем Злубого его любимой песней: «Ты лейся, песня удалая, лети, кручина злая, прочь...» Теперь все нам ясно, — сказал Вацек. — Пока мы там отстреливались, прикрывая раненых, Инженер увел с банка всю главную сумму и спокойно скрылся. Я счел нужным оповестить об этом Юзефа Пилсудского, который сказал, что отныне Инженер заочно приговорен к смертной казни. Кто бы из нас и где бы его ни встретил, должен привести приговор партии в исполнение... Глогер ознакомил Вацека с берлинской газетой: — Читай, что пишут немцы из Познани... Познань тогда принадлежала Германской империи. Пресса оповещала читателей, что в одну из ночей ограблен познанский банк, причем — как подчеркивалось в газете — взломщик опытной рукой нейтрализовал предохранительные «цугалтунги». — Это он... конечно, наш Инженер! — решил Вацек. — Теперь, законспирированный и вооруженный, обладающий изворотливым умом, он способен принести немало вреда. А потому приговор остается в силе — смерть ему! Только смерть. — Клянусь: я убью его, — отвечал Глогер... 1. СТАВЛЮ НА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ Вечерний экспресс прибыл во французские Канны, оставив на перроне пассажиров, жаждущих исцеления от хронических катаров, подагры, бледной немочи и прочих злополучных чудес. Среди них оказался и некто Глеб Викторович Полынов, прибывший из Берна, где он состоял при русском посольстве. О причастности его к дипломатии первой известилась Жанна Лефебр, случайно оказавшаяся его соседкою по купе. Впоследствии она показала, что у нее сложилось мнение о господине Полынове как об очень порядочном и религиозном человеке: — Он говорил, что едет в Канны не ради процедур от малокровия, а лишь затем, чтобы насладиться голосами капеллы, поющей в православном храме великомученицы Александры... Полынов нанял у вокзала извозчика и, кажется, был уже достаточно хорошо знаком с местными условиями: — Отвезешь меня сразу на «Виллу Дельфин», что на Рю-де-Фрежюс, дом шестьдесят восемь. |
