|
Вступились! И маменьке напишу, чтобы она всегда за вас бога молила... Кутерьма сунул ножик в свои опорки, обнял парня: — Не бось! Мое слово верное. Жизнь будет у нас — во! Другие ишо позавидуют, каково мы жить-то станем... верь мне, верь. Первым делом с высоты нар спихнули какого-то жулика, на его место с почестями разместили Сперанского, который совсем ошалел от внимания, когда у него появилась даже пуховая подушка. — Во! Хорошего человека как же нам не уважить?.. Майданщик раскрыл свой волшебный ящик. Были у него кусочки ветчины, надетые на спички, колбаса кружочками. Семинарист, копейки за душой не имея, раньше только облизывался в своем убежище под нарами, взирая на такую гастрономическую роскошь, а теперь его под локотки представили Ибрагиму: — Выбирай себе любое, как король на именинах. — Курнуть бы мне, — скромно просил семинарист. Самодельные цигарки, скрученные из газеты, стоили пятачок, а завернутые в папиросную бумажку — по гривеннику. «Поддувалы» с наигранным возмущением набросились на Ибрагима: — Ты, жлоб, сам давись своим дымокуром. А мы тебе золотого человека показываем, имей уважение... Ты ему папироски гони! Давай, халвы отрежь. Ветчинка тоже сгодится... В окружении новых друзей Сперанский сидел на нарах, после долгого голодания уплетал куски ветчины, ему поднесли стакан водки, налили еще. Отовсюду он слышал похвалы себе: — Золотой парень! Ты ешь, ешь. Не стыдись. Надо будет, мы ишо достанем. И чего это ранее ты не дружил с нами? Появились карты. Сперанскому говорили: — Ты фартовый, сразу видать. Метнем, что ли? Окосев от дурной водки и тяжелой пищи, семинарист шлепал по доскам нар замызганные картишки и сам дивился. как ему везло. Дали три «цуга», а карман уже раздулся от денег. — Весь «мешок» увел... надо же, а! — говорили воры. — Фартовый, такой любую карту возьмет. Видно, что парень хват... Семинарист уже сам покрикивал на майданщика: — Эй... как там тебя зовут, кила казанская? А ну, крути машину, чтобы сразу бутылка на нарах была... гуляем! Его опять хлопали по спине, дурили голову похвалами: — Конечно, теперь чего не гулять? Из-под нар вылез, а видно, что любого ивана соплей пополам перешибет... Утром следовало тяжкое пробуждение, но едва Сперанский оторвал голову от подушки, «поддували» стали кричать: — Ибрагим! Аль не видишь, что человек мучается? Стакан водки, настоянный для крепости на махорке, снова раскрасил каторжное бытие голубыми цветочками фальшивого счастья. Опять, как вчера, Сперанский пожирал кусочки ветчины со спичек, размачивал в чае пряник, даже загордился: — А на что мне пайка тюремная? Пущай другие трескают... Уже плохо соображая, видел он, что не так легко идет к нему карта козырная, карман болтался свободно, а всякие «храпы» и «глоты» хапали с банка деньги, утешая его: — Да, брат, сегодня тебе фарта не стало. Ну, с кем не бывает? Ставь на бочку остатние, а завтрева отыграешься... Утром Ибрагим потянул его с нар за ноги. — Когда платить будешь? — спросил он. — За что платить-то? — не понял его семинарист. — Ветчина и колбаска кушал. Водка моя пил. Папироска моя курил. С тебя сорок рублей, отдай и не греши. — Бога-то побойся! — тонко завыл Сперанский. |
