— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Меньшагин и тут же попросил меня “ради всего святого никому об этом не говорить”» — так показал в Нюрнберге профессор Базилевский.

И вы видите, что Зоря имел резон не публиковать эти показания, так как сразу видна брехня Меньшагина. Ему нельзя признаться, что он был в таком доверии у фон Швеца, что тот делился с ним самыми тайными вещами, он хочет предстать в роли этакого, спасающего русских, бургомистра, которого немцы в свои преступные дела не вмешивали. А Зоря, чтобы помочь Меньшагину, подгоняет один текст к другому тем, что соединяет фамилии Жиглинского и Кожуховского воедино — дескать, Базилевский из ума выжил и ничего не помнит. Теперь ему надо попробовать ещё соединить профессии пекаря с учителем, чтобы фальшивка была достовернее, и постараться сделать так, чтобы никто не знал, что в еженедельнике Меньшагина за август 1941 года под № 13 стоит запись: «Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз(ьих) Гор(ах) (Умнову)».

Но ведь судьи Международного Трибунала никаких показаний Меньшагина не знали, перед ними выступили три свидетеля обвинения и убедительно показали, что поляков в 1941 году расстреляли немцы и были у Трибунала предполагаемые убийцы, которые «доказали» то, что не имело никакого значения — что они служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи.

Трибунал не привлёк ни других экспертов, ни документов, ничего. У него было только это. Какие же у него были основания решать дело в пользу немцев? Какие были основания, начав, не продолжать расследования?

Мадайчик этого не скрывает от нас (в отличие от Зори) — в 1952 году американский член Трибунала Роберт Х. Джексон признался, что он получил соответствующее указание от своего правительства. Того самого, надо думать, президента Трумэна, который в 1943 году, будучи сенатором, учил, что если будут побеждать немцы, то надо помогать русским, а если русские — то немцам.

Но вот вам и пресловутый американский суд, который «в правовой стране служит только закону». Но обещаю читателям: дальше в своём расследовании мы ещё и не такое увидим.

50. Бригада Геббельса косвенным доказательством считает и то, что советский обвинитель в Нюрнберге не выступил с протестом против того, что катынское дело не включено в доказанные преступления. Но наш обвинитель мог бы протестовать только в том случае, если бы из-за катынского дела суд не назначил обвиняемым то наказание, что он просил, а суд это наказание назначил — все, кто хоть как-то мог отвечать за убийство польских офицеров, были повешены, куда уж больше. О чём было протестовать советскому обвинителю, если руководители стран-союзников и не поручали Международному Трибуналу катынское дело?

Полагаю, что читатели согласятся, что то, как вели себя западные судьи на Нюрнбергском процессе, — это не косвенное доказательство версии Геббельса, а прямое доказательство подлости Запада по отношению к СССР. И только.

Косвенные доказательства

До момента, пока команда Геббельса не пополнилась советскими членами, с доказательствами, даже косвенными, было крайне туго. Их по сути два.

51. Первым является факт прекращения переписки. Нам теперь понятно, что после суда на Особом совещании при НКВД переписки и не должно было быть. Тем, кто на Особом совещании был осужден, переписка была запрещена. Но всё же, запишем это как условное Доказательство № 4 версии Геббельса, а то уж очень должно быть обидно для его бригады — мы рассматриваем улики, собранные только ею, а доказательств, даже условных, нет.

52. Второе доказательство — это отсутствие документов на трупах с записями позже весны 1940 года. Мы понимаем, что после того, как немцы предварительно обыскали те трупы, что они давали осматривать польской и Международной комиссии, этих документов и не должно было быть.