— Как бы то ни было, все это очень печально, — сказал Дево.

— Печально, но необходимо, — прибавил Лорен, — лучше всего, как ты говоришь, вовсе не рассуждать.

И он запел рассеянно:

Лорен не успел допеть буколический куплет, как вдруг послышался страшный шум слева от караульни. Проклятия смешивались с угрозами и воплями.

— Что там такое? — спросил Дево.

— Детский голос, — отвечал Лорен, прислушиваясь.

— В самом деле, — продолжал национальный гвардеец, — бьют какого-то мальчика. О, сюда надобно посылать только таких людей, у которых нет семьи.

— Ну, пой же! — кричал грубый пьяный голос.

И тот же голос запел, заставляя кого-то запомнить и потом повторить:

— Нет, — отвечал мальчик, — не стану петь.

— Пой, пой, тебе говорят!

И тот же голос начал снова:

— Не стану, — твердил мальчик, — не стану, не стану!

— Ах ты мерзавец! — сказал грубый голос.

В воздухе раздался свист ремня, и мальчик протяжно застонал от боли.

— Черт возьми! — вскричал Лорен. — Подлец Симон опять бьет маленького Капета.

Иные из национальных гвардейцев пожали плечами; человека два или три попробовали улыбнуться. Дево встал.

— Я уже говорил, что отцы семейства не должны входить сюда.

Вдруг отворилась дверь, и хорошенький мальчик, преследуемый бичом своего сторожа, выбежал на двор; но едва пробежал он несколько шагов, как что-то тяжелое полетело за ним на мостовую и сильно ударило ему по ноге.

— Ай, ай, ай! — закричал мальчик.

Ноги у него подкосились, и он упал на колено.

— Принеси мне колодку, чудовище, а не то…

Мальчик встал и мотнул отрицательно головой.

— А, вот как! — закричал тот же голос. — Так погоди же, вот мы увидим, погоди!

И чеботарь Симон выскочил из своей каморки, как дикий медведь из берлоги.

— Послушай-ка! — закричал Лорен, нахмурив брови. Куда ты так бежишь, почтеннейший Симон?

— Наказать медвежонка, — отвечал чеботарь.

— А за что? — спросил Лорен.

— Как за что?

— Да, за что?

— За то, что эта дрянь не хочет ни петь, как следует доброму патриоту, ни работать, как следует доброму гражданину.

— А тебе какое дело до этого? — возразил Лорен. — Разве народ поручил тебе Капета для обучения пению?

— А ты что вмешиваешься, гражданин сержант? — сказал удивленный Симон.

— Почему я вмешиваюсь? Потому что это дело касается каждого честного человека. Бесчестно честному человеку смотреть, как бьют ребенка, и не остановить такое дело.

— Да он сын тирана!

— Да ведь он ребенок!.. Ребенок не участвовал в преступлениях отца; ребенок этот ни в чем не виноват и потому его не следует наказывать.

— А по-моему, мне его дали для того, чтобы я делал из него что мне угодно. Я хочу, чтобы он пел песню про поспожу Вето, и он будет петь.

— Но, жалкий человек, подумай, что госпожа Вето — мать этого мальчика, неужели ты захочешь, чтобы твоего сына заставили петь, что ты каналья?

— Разве я каналья? — прорычал Симон. — Ах ты аристократ проклятый!

— Нельзя ли без ругательств! — сказал Лорен. — Ведь я не Капет, и меня насильно петь не заставишь.

— Прикажу арестовать тебя…

— Арестовать, в самом деле? Попробуй-ка посадить под арест, меня, Фермопила.