О, если бы я только была уверена, что случилось что-нибудь, горе тебе, Антуанетта, ты мне за это дорого заплатишь!
— Не угрожай никому, — сказал Морис. — Лучше кротостью добейся того, что мы требуем; ты женщина и гражданка, Антуанетта, и как мать, надеюсь, сжалишься над матерью. Завтра возьмут твою дочь: завтра посадят ее в тюрьму… а там, ежели откроется что-нибудь, а ты знаешь, если захотят, так всегда откроют, твоя дочь пропала и ее подруга тоже.
Тизон, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, повернула мутный взгляд на королеву.
— Ты слышишь, Антуанетта? Моя дочь!.. Ты будешь причиной гибели моей дочери!
Королева, в свою очередь, казалась смущенной не от угроз, которые искрились в глазах ее тюремщицы, но от отчаяния, которое в них можно было прочесть.
— Подойдите сюда, мадам Тизон, — сказала она, — мне надо с вами поговорить.
— Ну нет! Нежности в сторону! — вскричал товарищ Мориса. — Мы здесь не лишние, черт возьми!.. При муниципалах, всегда все при муниципалах.
— Оставь их, гражданин Агрикола, — сказал Морис, наклонясь к уху этого человека, — что нам за дело, каким путем дойдет к нам истина.
— Ты прав, гражданин Морис, но…
— Выйдем за стеклянную дверь, гражданин Агрикола. Послушайте меня. Станем к ней спиной. Я уверен, что то лицо, которому мы окажем эту снисходительность, не заставит нас раскаиваться.
Королева слышала эти слова, умышленно сказанные. Она бросила молодому человеку признательный взгляд. Морис беспечно повернул голову и прошел за стеклянную дверь. Агрикола последовал за ним.
— Видел эту женщину? — сказал он Агриколе. — Она преступница, но она высокой и дивной души.
— Черт побери, как ты лихо говоришь, гражданин Морис! — отвечал Агрикола. — Любо послушать тебя и твоего друга Лорена. — А что, ведь это ты сказал какие-то стихи?
Морис улыбнулся.
В течение этого разговора сцена, которую предвидел Морис, происходила по ту сторону стеклянной двери.
Жена Тизона подошла к королеве.
— Мадам Тизон, — сказала ей последняя, — ваше отчаяние раздирает мне душу. Я не хочу лишать вас вашего детища, это слишком тяжело. Но подумайте, исполнив требование этих людей, ваша дочь не пострадает ли также?
— Делайте, что вам велят! — вскричала женщина.
— Сначала узнайте, в чем дело.
— В чем дело? — спросила тюремщица с диким любопытством.
— Ваша дочь пришла с подругой.
— Да, с такой же работницей, как она; ей не хотелось прийти одной, опасаясь солдат.
— Эта подруга отдала вашей дочери записку, которую та обронила; Мария, проходя, подняла ее. Эта бумажка, без сомнения, ничтожна, но люди неблагонамеренные могут истолковать ее по-своему. Не сказал ли ваш муниципал, что ежели захотят что найти, так отыщут?
— Дальше что? Дальше?
— Вот и все. Вы требуете, чтобы я отдала эту бумажку; вы хотите, чтобы я принесла в жертву друга. Но вместе с тем не лишу ли я вас, может быть, вашей дочери?
— Делайте, что вам велят! — кричала женщина. — Делайте, что вам велят!
— Но эта бумажка подвергает опасности вашу дочь, — сказала королева, — поймите же это!
— Моя дочь такая же настоящая патриотка, как я! — вскричала озлобленная женщина. — Благодаря богу, Тизоны довольно известны! Делайте, что вам велят!
— Боже мой, — сказала королева, — как бы я желала вас убедить. |