Итак, танцы, карточная игра, веселая попойка продолжались до самых петухов. Под утро мы все сразу стали собираться домой, хотя папаша Кёниггрэц и его супруга старались нас удержать и упрашивали не спешить с отъездом.

- Но ведь скоро уже рассвет.

- Да где там!

Папаша Кёниггрэц приказал остановить все часы в доме, дабы не смущать гостей.

- Но ведь и петухи уже пропели.

- Они, братец мой, вовсе не утро приветствуют, а своих братьев оплакивают: много их полегло сегодня.

Однако наше общее энергичное выступление увенчалось успехом. Незадолго до рассвета майор наконец смягчился и в ответ на наши настойчивые мольбы приказал запрягать. Кучера с неохотой принялись за дело, ибо к тому времени все они уже изрядно нагрузились.

Медленно и лениво один за другим подъезжали и останавливались шикарные экипажи, запряженные четверкой лошадей в нарядной сбруе, позвякивающей бубенчиками. Любо было смотреть, как их запрягали во дворе. Точно блуждающие огоньки, мелькали во мраке фонари, и было слышно - то лошадь заржет, то громко выругается кучер, не найдя вожжей или кнута.

- А кто же подвезет меня в Эперьеш? Ведь приятель мой уж далеко.

- Я, я, я!! - закричало сразу человек шесть.

Поскольку экипаж Богоци был подан первым, я и распорядился положить в него свой саквояж.

Только после того как мы уселись, я сообразил.

- Постой-ка, - сказал я, - да ведь ты же не едешь в Эперьеш.

- Нет, еду.

- Как же так? Если мне не изменяет память, вчера ты присоединился к нам где-то за Шоваром, в какой-то ближней деревушке.

- Это верно, и все же мне нужно в Эперьеш. К девяти часам я уже должен быть в присутствии.

- Вот как? Так ты, выходит, чиновник?

- К сожалению, да, - хмуро ответил Богоци.

- И где же?

- В суде, - с неохотой промолвил он.

- Ты, что же, председатель суда?

Он от души рассмеялся и хлопнул меня по спине.

- Я регистратор в отделении земельных актов… если уж тебе угодно знать это.

- Не дури, меня-то ты не проведешь. Регистраторы не ездят на четверке.

Под влиянием вина Богоци стал более разговорчивым и откровенным.

- Дай-ка огоньку, - проговорил он и закурил сигару.

Ночь была тихая и очень темная. В воздухе - ни дуновенья ветерка, так что спичка горела, как в комнате. Слева кротко и таинственно шептался лажаньский лес. За нами катило не менее десятка экипажей, которые своим шумом нарушали глубокий сон природы; казалось, земля содрогается от тяжелого топота лошадиных копыт и лес пробуждается от бряцания конских сбруй и перезвона бубенцов.

- Четверка лошадей! - вернулся он к моему вопросу. - Ну конечно, четверка… Все это, братец, пыль в глаза! Могу сказать тебе, что все это - иллюзия, декорация, которая хороша только при ярком освещении. Но ты еще зелен, земляк, честное слово, ты еще зелен, приятель! Эхе-хе, на рассвете ты увидишь, как исчезнут эти четверки. Скажу тебе прямо, ты еще полнейший ребенок. А пока что дай-ка еще одну спичку. Слышал ты что-нибудь о профессоре Хатвани, дружище?

- Ну еще бы!

- А знаешь ли, как однажды после пирушки развозили по домам его гостей: каждого в санях, запряженных четверкой лошадей с великолепными бубенцами. Однако наутро гости очутились у порога своего дома и притом в основательно-таки потертых штанах, ибо черт безжалостно волочил их за ноги по мостовой, если считать, что в Дебрецене улицы мощеные…

- Об этом я действительно читал.