Желая избавиться от непривычного звука, жеребенок бросался из стороны в сторону. (Эх, и глупый жеребенок! Ведь это только цветочки, ягоды еще впереди - как-то понравится тебе сбруя, которую наденут на тебя потом?)
- Какое прекрасное животное! - восхищенно воскликнул Домороци. - Годовалый, что ли?
- Право, не знаю, милый братец, - нерешительно ответил Чапицкий, - Если не ошибаюсь, это даже не мой, а так, забежал сюда. Эй ты, бездельник, - окликнул он подростка, облокотившегося на балюстраду террасы, - ведь это, кажется, не наш конь?
- Как же так не наш? Наш, наш, - затараторил слуга по-словацки.
- Выходит, что мой жеребенок, - нехотя согласился старик Чапицкий, смущенный тем, сколь плохим хозяином он себя проявил.
Однако именно этим он и поразил меня. Каков барин! Не ведая счета богатству, он не знает даже своих лошадей!
На верхней ступеньке террасы гостей ожидала барышня Мари. В короткой розовой юбочке, она напоминала нежный распускающийся цветок: черные глазки ее поблескивали, как у ящерицы. Чуть поодаль, как и полагается по этикету, стояла воспитательница, словно придворная дама, место которой позади принцессы. Воспитательница эта - миловидная, хотя уже немолодая женщина, звалась мадам Врана; однако в доме Чапицких ее надлежало называть (конечно, тщеславия ради) мадам Врано. На самом же деле пани Врана была бедной родственницей хозяев из комитата Сепеш, полусловачкой-полунемкой по происхождению, которая с тех пор, как умерла госпожа Чапицкая (урожденная Мотешицкая), вела хозяйство и воспитывала девочку.
Юная Мари сделала грациозный реверанс.
Отец любовно представил ее тем из гостей, кто еще не знал девушку:
- Моя дочь Мари… мисс Мери.
Мисс Мери поцеловала руку пожилым дамам, потом, смущаясь и краснея, поздоровалась с мужчинами, а братцу Эндре аристократически протянула два пальчика.
- Bonjour, mon frere! - произнесла она, снабдив эту фразу таким количеством «р», какое только поместилось в ее маленьком землянично-розовом ротике.
- Прошу, прошу, господа любезные! - балагуря, приглашал в дом Чапицкий.
Гости, подгоняемые хозяином, направились в просторную столовую, где их ожидали накрытые столы, составленные в виде буквы «L» и украшенные огромными букетами цветов.
- Прошу покорно садиться. Легкая закуска… кусочек-другой не повредит - ведь обедать в Лажани придется поздно… Не стесняйтесь, рассаживайтесь, как если б вы были в трактирчике… Сколько имен! Бог мой, сколько имен!
И, млея от удовольствия, он снова и снова оглядывал располагавшуюся за столами армию гостей.
Целая толпа слуг вошла в залу с блюдами в руках. Все они были наряжены в ливреи - но какие разнообразные! Один из слуг был одет камердинером, в панталонах и чулках; другой - в накидке из тигровой шкуры; третий сверкал гусарскими позументами времен Марии-Терезии; четвертый был выряжен в гайдуцкую форму старого образца - одежда на челяди сидела, разумеется, плохо, ибо шилась не на нее.
Хозяин, сдвинув брови, поглядывал на воспитательницу, хлопотавшую вокруг стола.
- Мадам Врано, что это за пестрые попугаи подают на стол?
- Вы часто говаривали, сударь, что любите старинный стиль, - оправдывалась мадам Врано, - любите вспоминать о тех временах, когда за столом вашего отца и деда прислуживала многочисленная челядь.
- Да, это верно… Enfin, признаюсь, вы правы, - проговорил Чапицкий, заметно умиротворенный. - Я действительно с удовольствием погружаюсь в воспоминания прошлого, и эти средневековые одежды помогают приблизить вкусы и обычаи наших предков к современным привычкам и вкусам.
- Вы мастер на эти дела, Чапицкий, - похвалила его госпожа Слимоцкая, разглядывая слуг в лорнет.
Случайно или же от привычки презрительно поводить носом, но только лорнет госпожи Слимоцкой соскользнул прямо в тарелку с супом. |