Кавказ имеет такое же влияние на русских офицеров, как Атлас на наших африканских офицеров: уединение способствует праздности, праздность скуке, а скука пьянству.
Что остается делать несчастному офицеру без общества, без женщин, без книг, на посту с двадцатью пятью казаками? Пьянствовать.
Только имеющие слишком богатое воображение сопровождают это занятие, неизменно состоящее в том, чтобы переливать вино или водку из бутылки в стакан и из стакана в глотку, какими-то более или менее живописными дополнениями.
Во время путешествия мы познакомились с капитаном и со старшим хирургом, которые развили перед нами самую обширную и оригинальную программу своих фантазий, связанных с пьянством.
Каждый офицер имеет в распоряжении солдата, этот солдат называется денщиком. Наш капитан, окончив утром служебные дела, ложился на походную постель и звал денщика. Фамилия денщика Брызгалов.
— Брызгалов, — говорил он ему, — ты знаешь, что мы сейчас поедем?
Денщик, который уже изучил свою роль, отвечал:
— Знаю, господин капитан.
— Ну, брат, так как нельзя ехать не закусив, то поедим сухарей да выпьем по чарке, а потом ступай за лошадьми и вели запрягать.
— Слушаюсь, господин капитан, — отвечал Брызгалов и приносил хлеба и сыру с бутылкой водки. Капитан, слишком добрый, чтобы одному воспользоваться божьими дарами, всегда угощал Брызгалова сухарем и стаканом водки, а сам выпивал два стакана, после чего говорил:
— Теперь, я думаю, уже время идти за лошадьми; не забудь, брат, что нам предстоит длинный путь.
— Как бы дорога ни была длинна, она будет мне приятна, если вы, господин капитан, возьмете и меня с собою, — отвечал любезный денщик.
— Вместе поедем, брат, вместе; разве люди не братья? Оставь мне водку и стакан, чтобы я не слишком скучал в ожидании тебя, и иди за лошадьми. Ступай, Брызгалов, ступай.
Брызгалов выходил, а капитан выпивал еще стакан или два. Потом денщик возвращался держа в руке колокольчик, который привязывают к дуге.
— Вот и лошади, господин капитан, — говорил он.
— Хорошо; вели запрягать и торопи ямщиков.
— Чтобы не скучать, пока они закладывают, выпейте, господин капитан, еще стаканчик.
— Ты прав, Брызгалов. Только я не люблю пить один: так пьяницы делают. Возьми, брат, стакан и пей.
— Эй, вы, запрягайте, запрягайте!
Когда стаканы опорожнялись, Брызгалов говорил:
— Все готово, господин капитан.
— Ну, так поедем.
И капитан лежит на своей постеле, Брызгалов садится около его ног звеня колокольчиком, будто оба мчатся на тройке. Капитан засыпает. Проходит полчаса.
— Господин капитан, — говорит Брызгалов, — мы прибыли на станцию.
— Гм, что? — отзывается капитан, просыпаясь.
— Я говорю, что мы прибыли на станцию.
— А, если так, то надо еще выпить чарку.
— Выпейте, господин капитан.
И оба спутника, братски чокаясь, вновь опустошают свои стаканы.
— Едем далее, едем, — говорил капитан, — надо поспешать.
— Едем, — говорил Брызгалов.
Таким образом они приезжали на вторую станцию, где пили так же, как и на первой. На четвертой станции бутылка была уже пуста. Брызгалов приносил другую.
На последней станции капитан и денщик лежали рядом мертвецки пьяные. Путешествие возобновлялось на другой день. Старший хирург поступал иначе.
Он занимал дом, выстроенный по-восточному, с нишами в стене. В семь часов утра он оставлял свое жилище и отправлялся в госпиталь. Визит его был более или менее продолжителен, смотря по числу больных; потом он возвращался. |