Обойти события 1812 года Дюма не мог. Однажды он отправился в Бородино. И как писателя, и как француза его влекло это место: еще бы, здесь закатилось солнце Наполеона! О чем думал Дюма на Бородинском поле?

В конце XIX столетия весьма популярен был Илья Александрович Салов (1835–1902) — автор драм, повестей, рассказов и пр. После его кончины были опубликованы его мемуары, в которых упоминается и знакомство с Дюма. Приведем эти воспоминания полностью (в той части, которая относится к французскому писателю):

«…я встретился с Дюма-отцом. Встреча эта произошла в Бородинском монастыре, у игуменьи…

В то время у игуменьи гостили две сестры Шуваловых… коль скоро они начали говорить, то перебивать их не было возможности. Дюма уж на что был великий говорун, но и тут спасовал перед ними… Дюма долго силился вставить от себя хоть единое слово, но все его усилия оказывались тщетными, и только за завтраком, сервированным на гранитных подножиях Бородинского памятника, мне удалось послушать Дюма… Дюма… заговорил о Бородинском сражении, о великом патриотизме москвичей, не задумавшихся даже ради спасения своего отечества зажечь Москву, о великой ошибке Наполеона, опьяненного победами и рискнувшего идти на Москву. — Но, — добавил он, — великие люди делают и великие ошибки.

Говорил он много, громко и несколько театрально, и театрально жестикулируя. Это был мужчина высокого роста, гигантского телосложения, с крупными чертами смугловатого лица и мелко вьющимися волосами, словно шапкой покрывавшими его большую голову.

По поводу сожжения Москвы говорил он много и красноречиво. Но сестры Шуваловы… начали доказывать, что Москву подожгли не русские, а французы; но Дюма на этот раз не выдержал, вскочил с места и, ударяя себя в грудь, принялся опровергать высказанное ими. Он чуть не кричал, доказывал, что Наполеон сумел бы остановить французов от такой грубой и пошлой ошибки, так как гением своего ума не мог не предвидеть, что под грудами сожженной Москвы неминуемо должна была погибнуть и его слава, и его победоносная великая армия.

— Наполеон, — кричал Дюма, — как великий человек мог делать великие ошибки, но как гений, не мог делать глупых».

Видно, эта тема больно трогала Дюма: о пожаре Москвы он вел беседы и с Е. Ростопчиной, о которой читатель узнает много ценного из книги Дюма.

Вернемся к воспоминаниям Салова.

Потом за Дюма приехали его поклонницы, «которые, по правде говоря, не давали ему ни прохода, ни проезда… Они чуть не все разом подхватили Дюма под руки и пошли гулять по Бородинскому полю. Дюма словно переродился: оживился, повеселел, и любезности одна другой щеголеватей и остроумнее посыпались из его уст» («Исторический вестник», 1906, № 6, с. 168–170).

В 1937 году опубликована ныне представляющая библиографическую редкость работа С. Н. Дурылина (1877–1954) о пребывании Дюма в России. Автор использовал архивы III отделения и обнародовал множество прежде неизвестных фактов. До наших дней каждый, кто описывал жизнь Дюма в России, так или иначе отталкивался от работы Дурылина или просто пересказывал ее.

Большинство документов лишь приблизительно передают суть явлений и отражают психологию тех, кто их составлял, и психологию тех, кому они адресованы, и уж потом психологию того, о ком они повествуют. К тому же многие из них совершенно банальны: ясно, например, что любой иностранец, оказавшийся на территории Российской империи, непременно попадал под тайный надзор полиции — Дюма, естественно, тоже находился под надзором.