Она раскрыла меню. Не стоит расстраиваться из‑за пустяков, уж лучше сполна насладиться стадией ремиссии. Вот уже неделя, как к ней после бесконечных воспалений слизистых вернулись вкусовые ощущения.

– Я буду маки мориавасэ.[1] Хорошая порция суши – то, что мне нужно!

– Это не суши, а маки. Маки значит «заворачивать».

Наоко сказала это резко, даже с ноткой горечи. Сандрина уже поняла, что подруга сегодня не в настроении.

– Ну а ты? – спросила она непринужденно. – Что будешь?

– Сойдет суп мисо.

– И все?

Японка не ответила. Глаза у нее были такие черные, что не удавалось отличить зрачок от радужки.

– Снова поругались с Оливом?

– Да нет. Он засел у себя в подвале. Мы совсем не общаемся. Да и все равно сегодня вечером он уедет.

Подошел официант, чтобы принять заказ.

– Тогда что не так? – После короткой паузы Сандрина предпочла вскрыть нарыв.

– Все как обычно, не хуже и не лучше. Просто я сегодня встала не с той ноги. Мой брак – это полная катастрофа.

– Оригинально.

– Ты не понимаешь. Мне кажется, Оливье меня никогда и не любил.

– Многие женщины спят и видят, чтобы их так не любили.

– Оливье любит Японию. – Наоко покачала головой. – Он любит мечту, идею. Что‑то совершенно со мной не связанное. Да он уже два года ко мне не прикасается…

Сандрина подавила вздох. Битый час проторчать в пробке, чтобы изображать психолога. Ну и пусть. Изысканный акцент Наоко, так и не научившейся выговаривать «р» и «ю», казался ей музыкой.

– Его чувство ко мне всегда было абстрактным, – продолжала Наоко. – Сперва я думала, что это обожание обретет конкретную форму, что он разглядит в японке женщину. Но вышло наоборот, его одержимость только усилилась. Он ночи напролет смотрит фильмы про самураев, читает авторов, о которых я понятия не имею! Слушает всякое старье для кото, которое в Японии услышишь разве что на Рождество в больших магазинах. Ты бы хотела жить с мужиком, который целый год проигрывает «К нам приходит Новый год»?

Сандрина молча улыбнулась. Официант шел к ним с блюдом в форме корабля, полным сырой рыбы, которую украшали розовые вкрапления имбиря и зеленые горки васаби. Она уже предвкушала предстоящее наслаждение. С тех пор как у нее обнаружили рак, любое, даже самое ничтожное удовольствие стало для нее чем‑то вроде последней сигареты смертника.

Наоко обеими руками ухватила миску супа и, не отрывая глаз от стола, продолжила:

– Сейчас он как безумный подсел на диалоги из старых музыкальных комедий студии «Шочику». Заказал через Интернет какие‑то левые диски и слушает их по кругу, не понимая ни слова. По‑твоему, это нормально?

Сандрина сочувственно кивнула и взяла очередной рулетик из водорослей, тунца и риса. Она уже порядком объела корму корабля.

– Через десять лет брака я так и не знаю, понял ли он, что я – живая женщина. Прежде всего я – экспонат в его музее.

– Главный экспонат.

Наоко скептически поморщилась. У нее был чувственный рот. В профиль нижняя губа казалась чуть выпяченной, что придавало ей какую‑то животную грацию. Сандрина не знала Японию, но ей доводилось слышать об историческом городе Нара, где на свободе разгуливают олени. И она всегда воображала, что Наоко из Нары.

– Он думает, ему дико повезло жениться на японке. Через меня его принимает моя родина. По‑французски есть такое выражение, когда король делает кого‑то рыцарем…

– Посвятить в рыцари.