Счет шел на минуты. Он позвонил Фифи, и вдвоем они по‑тихому направились в окрестности автомастерской.

Результат известен: самый чудовищный провал за всю его карьеру.

18

Пассан потер веки и открыл глаза.

Под светодиодной лампой ничего не изменилось.

Все эти бессвязные факты, никуда не ведущие сведения, казалось, отзывались болью во всем теле: желудок ныл, руки и ноги свело, позвоночник ломило.

Два часа ночи, а сна ни в одном глазу. Пассан запустил руку в другую коробку и извлек фотографии с мест обнаружения трупов. Налил себе кофе, прежде чем вновь погрузиться в кошмарные воспоминания.

Одри Сёра. Карина Бернар. Рашида Несауи. Обстановка, останки – всякий раз одно и то же. От каждого трупа, белизна которого резко контрастировала с черной почвой или зеленой травой, обгоревшая пуповина тянулась к куску вулканической породы – обугленному тельцу ребенка.

Он столько раз рассматривал эти снимки, что на него они уже не действовали. Этой ночью они прежде всего напомнили ему о вчерашней бойне, о стычке с отморозками, о Гийаре на пороге автомастерской, о новом трупе, о новом полыхавшем внутри огне. Об убийце, пытавшемся увернуться от его ударов… О самом себе, прижимавшем Гийара к шоссе перед несущимся на них автоприцепом…

Гудок грузовика заставил его очнуться.

Пассан глотнул кофе. Какая‑то засевшая в глубине сознания деталь не давала ему покоя, но он не мог вспомнить, что именно.

Что‑то важное.

Повтор. Патрик Гийар на пороге автомастерской. Черный дождевик. Белый череп. Отсветы пламени, пляшущие на его растерянном лице.

Фокус. На руках у него бледно‑голубые, залитые кровью перчатки…

Пассан ускорил перемотку. Несколько минут спустя.

Стоп. Гийар бьется на мокрой мостовой.

Крупный план. На руках у него ничего нет.

Пассан схватил мобильный. Одно нажатие. Быстрый набор.

– Алло? – послышался заспанный голос Фифи.

– Это я. Я знаю, как прижать Гийара.

– Чего?

Послышался шорох простыней. Пассан дал напарнику несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Когда Гийар убегал, – продолжал он, – на нем были хирургические перчатки. Когда я схватил его на шоссе, их уже не было. Он выбросил их где‑то на пустыре.

– И что?

Судя по прояснившемуся голосу, лейтенант успел собраться с мыслями.

– Эти перчатки – недостающее звено. Снаружи на них – кровь жертвы, внутри – генетический материал Гийара, его пот и чешуйки кожи. Этого вполне достаточно, чтобы определить ДНК. Перчатки – его билет в тюрягу!

Снова шорох ткани, щелчок зажигалки.

– О’кей, – произнес панк, затянувшись сигаретой. – Что будем делать?

– Обшарим пустырь.

– Когда?

– Сейчас. Я за тобой заеду.

19

– Монстры, подъем!

Наоко раздвинула занавески, впуская в комнату свет. Сегодня ей всего на пару часов удалось забыться сном. На рассвете она проснулась и долго слушала монотонный перестук дождевых капель. Погруженная в темноту, под колыбельную дождя Наоко мысленно переносилась в Токио. Ее родной остров был подвержен ливням не меньше, чем женщина слезам.

Она терпеливо ждала, когда уже пора будет будить детей, без конца прокручивая одни и те же мысли. Не лучше ли продать дом? Наверное, напрасно они придумали жить здесь по очереди. Пожалуй, стоит сегодня же обсудить это с Пассаном.

Она склонилась над Синдзи, осыпая его поцелуями. Когда дети вот так спали, она с трудом заставляла себя их будить. Наоко постоянно боролась со своей природной склонностью к нежности, мягкости.