Дело все в том, что к этому времени у него в Питере на «Пионерской» образовалась однокомнатная квартира почти в пятьдесят квадратных метров площадью. Вообще-то купила эту роскошь за миллионы денег мама. Ее былая сокурсница оказалась создательницей и идейной вдохновительницей одной из финансовых пирамид. Тогда это было модно. Денег народ наносил много, всех с собой в бега та сокурсница унести не смогла, ссудила маме Ромуальда за небольшой процент. Или, может, просто напоследок решила доброе дело сделать, взяла расписку, нотариально заверенную, и выдала чемодан купюр. Только удобства ради Ромуальд и родительница перевели всю наличность в доллары, а тут случился дефолт. Питерская квартира неожиданно стала реальностью, но мамой заинтересовались правоохранительные структуры, благо сокурсница уже скакала где-то под пальмами, а долговая расписка оказалась в сомнительных руках.

Существование квартиры осталось тайной, но та мизерная сумма (в сравнении со всем награбленным у алчного до легких денег населения) по решению строгой и возмущенной особо уполномоченной толстой тетки подлежала скорейшему возврату. Срок погашения долгов перед обманутыми вкладчиками был установлен в два года. Мама стала едва ли не самой главной ответчицей по делу о «пирамиде». Ромуальду даже не пришлось успокаивать ее и как-то убеждать, что все это дурацкое судилище — просто такая форма получения у государства кредита.

В квартире поселились съемщики, тоже карелы, исправно платящие по счетам. А Ромуальд ушел в моря. «Словно, в армию», — подумалось ему, когда он подписывал свой первый контракт на девять месяцев «плюс один». Греки заменили его почти в срок, до полного года не хватило ровно тридцати дней. Он раньше никогда не думал, что в состоянии выдержать столь долгий срок в «консервной банке», но две цели оправдывали средства.

Первая — возврат почти половины долга, вторая — усиленная косьба от армии, на борту перед самым дембелем он встретил свое двадцатисемилетие.

Жить в Питере было негде, домой ехать было опасно: науськанные военкоматом менты сидели в засадах. Он остановился на даче у Морозова. Вова позволил ему месяц пересидеть в Бернгардовке.

Жили они вдвоем с кошкой неизвестной очень дорогой породы. Она была молчалива, любопытна и нетребовательна к пище. Однажды кошка затосковала по своему бедному далекому кошачьему прынцу, но Ромуальд сунул в плоское добродушное рыло свой увесистый кулак. Муся понюхала кулак и страдать перестала.

Ромуальд занимался в маленьком спортзале, через день топил баню, читал книги и смотрел по телевизору сводки: скольких сегодня поубивали, скольких сегодня повзрывали. Иногда ходил на местные танцы, чтобы познакомиться и провести вечер с какой-нибудь дамой из местного высшего общества. Очень сильно не рисовался, чтобы не нарваться на конфликт, но девушки его вниманием не обделяли. Словом, это был настоящий курорт, вечером они с Мусей смотрели на осенние яркие звезды и говорили друг другу: «Жизнь прекрасна».

12

В одно из прекрасных утр он проснулся от ощущения чужого взгляда. Кошка, встав на задние лапы и положив передние на одеяло, внимательно смотрела ему в лицо. Взгляд ее был очень цепким, словно она пыталась запомнить Ромуальда навеки.

— Ну что, Муслим? — спросил он. — Кушать, что ли хочешь?

— Мурр, — сказала кошка и неторопливо ушла по своим делам.

— И тебе доброе утро, — сказал Ромуальд и потянулся.

Это был последний день, когда он наслаждался покоем и спокойствием. После контрольного звонка «адмиралам» выяснилось, что не далее, как сегодня нужно собираться на пароход «Ринго Стар», если он вообще желает попасть на работу, да еще и старпомом.