Анастасия Монастырская. Кайрос
Наре
Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня, воздуха с вкрапленным в оный криком «Не тронь меня!» И. Бродский
Время пожирает все.
Больше всех городов Мара любила Питер – за чувство бездомности. В этом городе она была везде и нигде. Всем и никем. Со всеми и сама по себе. Ближе к вечеру город стирал ее суть, утром рисовал заново. Отражение в зеркале подсказывало, какой Мара будет сегодня. Сегодня она ведьма. Квартиру сняла неделю назад. Хозяйка – интеллигентка в пятом поколении – долго извинялась за отсутствие мебели и ремонта. Мара безучастно приняла извинения и заплатила за полгода вперед. Квартирка была маленькой, выбеленной до нищенской чистоты. В узкой, похожей на чулок, комнате, кривилось окно в облупленной раме. Если забраться на широкий подоконник, можно увидеть весь двор-колодец: толстый тополь с обрубленными ветвями, голубые скамейки под снегом, красный мяч, забытый с осени. На мяче, нахохлившись, сидела грустная и больная ворона. Сюжет для Пикассо. Все это Маре понравилось. Понравилось и старинное зеркало во всю стену – овальное, в черной резной раме. В день новоселья купила кресло и поставила напротив своего отражения. Теперь есть, с кем говорить. Бабка в зеркале проявилась размыто – то ли амальгама старая, подернутая разводами и временем, то ли бабка пребывала не в духе. – Опять налегке? – подслеповато прищурилась. – Лишние вещи – лишние судьбы. Сама учила. – Не тому я тебя учила, – выглядела она и правда неважно. – Да что теперь говорить? Всегда все делала по-своему! – Как и ты, – мгновенно ощерилась Мара. – Одного поля ягоды. – Волчьи, на бузине настоянные. Съешь – отравишься! Что, в слова, внучка, играть будем, или сразу к делу перейдем? – Хоть в слова, хоть к делу. Я тебя не звала. Сама явилась. Рука с узловатыми нитками вен неуверенно легла на стекло. Примерилась. Надавила. Старые зеркала прочно держат мертвых, не то, что новые. Через новые – любой морок пройдет, не зацепится. После нескольких попыток Софья признала поражение: – Пора тебе, Марушка. Время сгустками. Не опоздала бы. Дни наперечет. Еще немного, и не справишься. Жаль, не дожила я, помочь не смогу. – Не дожила – сама виновата, – Мара и без старухи знала, что время пришло. День за днем тасовала имена, не зная, кто сделает первый шаг, будет ли этот шаг правильным и надо ли ей, Маре, вмешиваться. Оставить все, как есть? Пусть между собой передерутся. Один свое возьмет, и ладно…Маре ничего из обещанного не надо: ни силы, ни власти, ни времени. Свою бы жизнь прожить – хоть и кое-как, но по-своему. Бабка сделала еще одну – слабую – попытку проникнуть в комнату. Зеркало хрустнуло, подернулось белесоватым инеем. Выстояло. – Что о том говорить, Марушка? Ошиблась я. Всю жизнь грызла чужие души, а тут ошиблась. Не по зубам душа оказалась. Да что там душа! Душонка! Старуха ударила по стеклу в бессильной ненависти – появилась тонкая паутинка морщин. Неужели пройдет? – Придется тебе, внученька, все самой сделать. Помнишь, дитятко, как учила тебя? Руки слепо и быстро шарили по стеклу, и казалось, что их у бабки отнюдь не две. – Ты главное, не бойся, – жадно шептала старуха. – Тетрадочку мою возьми, прочитай еще раз и делай все, как там сказано. Поняла? Послушаешь меня, силу невиданную обретешь, мне поможешь. |
