Козырев тогда и сам, не будучи игроком и вообще азартным человеком, решил пойти ва-банк. Он собрал все, что у него было вложено, отложено, накоплено и закопано – а это были деньги немалые, – и за хорошую взятку выиграл аукцион по продаже старого здания возле планируемой к постройке гостиницы и начал его реконструкцию в соответствии с замыслом.

При создании своего детища Петр Ильич тщательно изучил опыт работы известнейших казино мира, потратив при этом немало времени и денег на поездки с согласия компаньонов – сумел их убедить, что эти накладные расходы с лихвой окупятся при правильной организации дела. В результате помимо стандартного персонала заведения в нем еще образовался некий мозговой центр, куда вошли двое психологов, кандидат-математик, который мог бы стать уже членкором, да чересчур увлекся в свое время теорией и практикой игр, и еще два специалиста: один бывший профессиональный шулер-катала, Мирошник, и наставник Козырева из ГУЦЭИ, Леонид Егорович, учивший его в свое время престидижитаторским штучкам. Они же были членами приемной и аттестационной комиссии на курсах, где готовились будущие крупье.

Мирошник запускал в зальчик по десять человек и предлагал им сыграть в обычного подкидного дурака, разбившись на пары. По ходу игры на пяти столах он ухитрялся оценить способности каждого из игроков в тасовании, разрезке, раздаче и самой игре, требующей, несмотря на неуважительное название, немалого ума, хорошей памяти и чутья. Тут они на пару с Егорычем быстренько выявляли хитрецов-катал, сумевших усыпить бдительность психологов на собеседовании, и безжалостно отправляли их на выход. Потом они проверяли оставшихся кандидатов на предмет обучаемости манипуляциям с картами, наблюдательности и памятливости. В лидерах довольно часто оказывались бывшие музыканты, чьи руки привыкли к сложным движениям при игре на инструменте, а мозг – к запоминанию замысловатых комбинаций из кружочков и палочек, подчиненных гармонии той же игры, хоть и в звуках. Дилеров же для рулетки отбирал Егорыч сам. Он просто ставил приглянувшегося ему будущего студента за учебное колесо и предлагал после нескольких пробных попыток попасть шариком в выбранную им половину колеса. Те, кому это удавалось больше двух раз из десяти, принимались.

Козырев еще раз оглядел с галереи свои владения и направился в ресторан в пентхаусе. Он поприветствовал небрежным кивком здорового белобрысого охранника галереи. Казино в такую рань не функционировало, и тот был единственной живой душой над царством зеленого сукна и хай-тековского металла, за который Козыреву тоже досталось от «эксперта»:

– И металл этот… Это же неуютно, дискомфорт…

«Где ж тебе понять, чучело, – даже сегодня возмущался Петр Ильич. – Ты же не был в Бильбао, ты ж не видел музея Гугенхейма. Металл!!! Из него же деньги делают!.. Чудо!.. Про бессознательное и подкорку небось и не слышал ничего! Э-эх, Россия мать, дичь непролазная!»

Дверь на ресторанную кухню была открыта настежь.

– Федор Павлович! А я по твою душу! – Козырев по-дружески расцеловался с шеф-поваром.

– Петр Ильич, да ты откуда в такую рань-то? Я думал, в это время только я, старик, по привычке прихожу. Когда вернулся-то, голубчик?

– Да час назад только и приземлился в родных пенатах. Привез то, что ты просил, прямо из Женевы. Там только такой магазинчик и есть. Со всего мира, Палыч, это добро везут. Чего там только нет. А вот чего нет – так это воздуха нашего. Русского!.. Здесь же дышать можно, а там, представь себе, ну просто задыхаешься!

Федор Павлович, зардевшись от удовольствия, качал головой в такт пламенной речи хозяина. Уж чего-чего, а елей пролить на истосковавшуюся душу Козырев умел как никто. Сам даже порой верил в то, что говорил.

– Ну, в общем, батя, с Катериной передам тебе этот мешок.