— Сомнений в пользу безбрачия?

— Да, если не для мирян, то для священнослужителей.

— Самая сильная часть моего ответа относится именно к этому вопросу, прочтите ее внимательно. Я считаю, что из всех категорий людей духовным лицам не только ради них самих, но и для пользы общины следует горячо рекомендовать женитьбу. Да и как же, сэр, — продолжал викарий, разгорячась от собственного красноречия, — разве вам не известно, что из среды нашего духовенства вышло наибольшее число людей, служивших своей стране и украшавших ее? Какое другое сословие может представить список, такой богатый знаменитыми именами, какими можем похвалиться мы? Это сыновья, которых мы воспитали и выпустили в свет? Сколько государственных людей, воинов, моряков, юристов, врачей, писателей, ученых были сыновьями таких, как я, деревенских пасторов? Это естественно, потому что у нас они получают хорошее воспитание, по необходимости приобретают простые вкусы и дисциплинированность, что ведет к трудолюбию и настойчивости, и по большей части проносят через жизнь более чистые нравственные понятия и подкрепленное религией уважение ко всему, что напоминает им предметы, которые они в детстве привыкли любить и уважать, — чего не всегда можно ожидать от сыновей мирян, чьи родители — светские и суетные люди. Сэр, я утверждаю, что это неопровержимый довод, который заслуживает внимания нации, довод не только в пользу браков духовенства — потому что в этом отношении миллионы Роучей не могут изменить общественного мнения Англии, — но и в пользу церкви, англиканской церкви, которая была таким плодовитым рассадником знаменитых мирян. И я часто думал, что одна из главных и еще не обнаруженных причин более низкого уровня нравственности, общественной и частной, а также большей развращенности нравов и пренебрежения к религии, какие мы видим, например, в такой цивилизованной стране, как Франция, состоит в том, что у духовенства нет сыновей, которые внесли бы в житейскую борьбу твердую веру ответственности перед небом.

— Благодарю вас от всего сердца, — сказал Кенелм, — я основательно обдумаю все, что вы так убедительно высказали! Я уже склонен отказаться от всех остававшихся во мне сомнений относительно безбрачия духовенства, но как мирянин боюсь, что никогда не достигну возвышенного человеколюбия Децимуса Роуча и, если женюсь, то лишь ради своего личного удовлетворения.

Мистер Эмлин добродушно засмеялся и, так как они уже дошли до моста, пожал руку Кенелму и пошел домой по берегу ручья, через кладбище бодрым шагом, с поднятой головой, как человек, который радуется жизни и не боится смерти.

ГЛАВА XIV

В ближайшие две недели Кенелм и Лили встречались не так часто, как может предположить читатель: пять раз у миссис Брэфилд, один раз в пасторском доме и два раза в Грасмире. В одно из этих посещений, будучи приглашенным к чаю, он остался на весь вечер.

Встречаясь с существом, столь необыкновенным, прелестным и чуждым его опыту, Кенелм все более и более очаровывался. Лили была для него не только поэмой, но поэмой из сивиллиных книг, приводящей в недоумение загадкой, таинственно сливавшейся для него с видениями будущего.

Лили действительно была обворожительным соединением противоположностей, редко сливающихся в подобную гармонию. Ее неведение того, что знают девушки вдвое моложе ее, уравнивалось чистосердечной невинной простотой, украшалось милыми фантазиями и верованиями. Они составляли удивительный контраст с проблесками знаний, редко выказываемых девицами, которых мы называем образованными, знаний, добытых зоркими наблюдениями над природой, благодаря острой чувствительности к ее разнообразным и тонким красотам. Эти знания, может быть, впервые были привиты ей, а потом развиты той поэзией, которую она не только выучила наизусть, но сделала чем-то неотъемлемым от нормального круга своих мыслей, не поэзией современной — почти все молодые девицы знают ее достаточно, — но избранными отрывками из старинных стихотворений, которые теперь мало читаются молодежью обоего пола, поэтов, дорогих душам, родственным Колриджу и Чарлзу Лэму.