Изменить размер шрифта - +
Джесси постоянно вмешивалась в разговор. Если не считать Кенелма, она, пожалуй, говорила более других — безыскусственно, без малейших следов прежнего кокетства, но с оттенком некоторой утонченности, показывавшей, что она поднялась по общественной лестнице и привыкла иметь дело с покупательницами из высшего круга. Вечер прошел приятно. Кенелм сумел все для этого подготовить. Не было сказано ни слова о благодарности Боулзу, пока, провожая гостей до двери, Уил не шепнул Тому:

— Вам благодарности не нужно, да я и не умею выражать ее. Но, молясь по вечерам, мы всегда просили бога за того, кто нас соединил, а потом сделал счастливыми, — я говорю о мистере Чиллингли. С нынешнего вечера мы будем молиться еще за одного человека, за которого и малютка, когда сделается старше, тоже будет неустанно молиться.

Тут голос Уила задрожал, и он благоразумно отступил в сторону, не без основания опасаясь, что пунш заставит его обнаружить свое волнение и сказать что-нибудь лишнее.

Возвращаясь в Кромвель-лодж, Том был молчалив. Но это молчание происходило не от уныния, а скорее от спокойного размышления, из которого Кенелм и не старался его вывести.

Когда они дошли до садовой ограды Грасмира, Том вдруг остановился и, повернувшись к Кенелму, сказал:

— Я очень, очень благодарен вам за этот вечер.

— Значит, он не оживил мучительных воспоминаний?

— Нет, увидев ее опять, я чувствую себя душевно гораздо спокойнее, чем предполагал.

"Возможно ли это? — спросил себя Кенелм. — Как буду я чувствовать себя, если увижу Лили женой другого, матерью чужого ребенка?"

При этой мысли невольный стон сорвался с его губ. Замедлив шаги, Кенелм остановился у сада Лили и почувствовал легкое прикосновение к руке, которую он положил на ограду. Он поднял глаза и увидел Бланш. Кошка, побуждаемая инстинктом к ночному бродяжничеству, убежала из дому и, услыхав уже немного знакомый ей голос, прокралась из кустов на ограду и стояла, выгнув спину и тихо мурлыча в виде приветствия.

Кенелм наклонился и покрыл поцелуями голубую ленту, которую ручка Лили повязала на шею своей любимице. Бланш сначала позволила себя ласкать, а затем, уловив легкий шелест в кустах — должно быть, это была какая-то проснувшаяся пташка, — прыгнула в чащу трепещущих листьев и исчезла.

Кенелм пошел дальше быстрым, нетерпеливым шагом, и ни слова не было более сказано между ним и его спутником, пока они не дошли до квартиры Кенелма и не расстались на ночь.

 

ГЛАВА III

 

На другой день Кенелм и его гость, гуляя вдоль ручья, остановились перед беседкой Исаака Уолтона и по предложению Кенелма вошли туда, чтобы отдохнуть и продолжить начатый разговор.

— Вы сказали мне, — промолвил Кенелм, — что теперь, когда опять "повидали Джесси Сомерс, у вас отлегло от сердца. Вы нашли в ней такую перемену, что она для вас уже не та женщина, которую вы любили. Что касается перемены, то, признаюсь, по-моему, она к лучшему — во всем облике, в обращении, в характере. Разумеется, я бы этого не сказал, не будь я убежден в вашей полной искренности, когда вы уверили меня, что излечились от прежней раны. Мне очень интересно, каким образом пламенная любовь, раз завладев сердцем мужчины, столь серьезно любящего и столь пылкого, как вы, может вдруг, от одного свидания, быть изгнана или перейти в спокойное чувство дружбы. Прошу вас это объяснить.

— Это меня самого ставит в тупик, — ответил Том, проводя рукой по лбу, — и я не знаю, могу ли это объяснить.

— Подумайте и попробуйте.

Том немного подумал и заговорил:

— Видите, сэр, я был совсем другим человеком, когда влюбился в Джесси Уайлз, и говорил себе: "Что бы ни случилось, а этой девушке быть моей женой! Она не достанется никому другому".

Быстрый переход