«Ах, вот как? – резко отозвалась Прозерпина. – Вот, значит, что ты задумал? Что ж! Клянусь душой моего деда, великого Сатурна, что я внушу этой женщине подходящий ответ. Я буду помогать и всем остальным женщинам, которых обвиняют в чем угодно. Если даже их застигнут во грехе, я буду делать так, что они за словом в карман не полезут. Они одолеют своих обвинителей. Ни одна из них не умрет из-за того, что наготове не оказалось колкого ответа. Даже если мужчина собственными глазами увидит, как его обманывают, женщина будет смело отпираться. Она будет плакать, божиться и кипятиться, пока не одержит победу в споре. Ведь вы, мужчины, доверчивы, как гуси. Да и что для меня значат все эти знаменитости, на которых ты ссылаешься? Я сама прекрасно знаю, что этот еврей, этот твой Соломон, обнаружил среди женщин множество дурочек. Пускай он так и не встретил ни одной порядочной женщины – но ведь другим-то мужчинам попадались и верные, и преданные, и добродетельные женщины. А как же все эти добрые христианки, которые приняли мученичество, доказав тем самым стойкость веры? В римских анналах полно историй о добродетельных женах. Не гневайся, дорогой муж. Я объясню тебе, чтó имел в виду Соломон, когда говорил, что не встречал хороших женщин. Я истолкую тебе его слова. Он разумел, что высшее благо присуще одному лишь Богу, а любое создание из плоти – будь то мужчина или женщина – хрупко и несовершенно.

Так или иначе, Соломон – это всего лишь один человек. Зачем поднимать вокруг него такую шумиху? Ну, выстроил он большой храм Богу – ну и что с того? Что с того, что он был богат и мудр? Ведь он строил храмы и языческим богам, а это – страшное кощунство. Можешь сколько угодно извинять его недостатки, но он был распутником и идолопоклонником! В старости он и вовсе отрекся от Бога. В Библии рассказывается, что Господь пощадил его лишь из уважения к памяти отца его, Давида. Если бы не слава Давидова, то Соломон лишился бы своего царства гораздо раньше, чем можно было ожидать. Я гроша ломаного не дам за всю ту клевету, которую он и прочие писаки обрушили на головы женщин! Я сама – женщина, я должна выговориться, а иначе у меня сердце не выдержит. Да как он смел обзывать нас болтуньями и еще более обидными словами? Пока я жива, я буду бранить его за его подлые высказывания. Я не дам ему спуску».

«Успокойся, дорогая моя, – отвечал ей Плутон. – Обуздай свой гнев. Я сдаюсь! Но раз уж я поклялся вернуть ему зрение, то должен сдержать клятву. Мое слово – закон. Я – царь. Я не могу нарушать свое слово».

«А я – царица! Эта молодая женщина даст мужу достойный ответ. Я ручаюсь в этом. Вот. Но давай прекратим споры. Я не хочу больше препираться с тобой».

Давайте теперь оставим владык сказочного царства и вернемся к Януарию. Он наслаждался прогулкой по саду вместе с Маей и щебетал, как волнистый попугайчик.

«Знаешь, – ворковал он, – я люблю тебя больше всего на свете. Я всегда буду любить тебя».

Они ходили взад-вперед по дорожкам, а потом снова вернулись к груше, на которой спрятался Дамиан. Он сидел там в вышине, скрывшись в зеленой листве. И вот Мая, полная здоровья и бодрости, вдруг заговорила пронзительным голосом:

«Ах! У меня страшно болит в боку. Мне нужно немедленно съесть одну из этих зеленых груш, что висят тут на дереве. Я больше думать ни о чем не могу. Хочу груш! Прямо сейчас! Ради Бога, муженек, позвольте мне поесть фруктов. А иначе я умру. Груш! Хочу зеленых груш!»

«Ах ты, Господи! – расстроился старик.