Среди танцующих был один жизнерадостный молодой сквайр, красивый и быстроногий; он был свеж, как весенний день, и, по всеобщему мнению, пел и танцевал лучше всех на свете. И внешностью всех превосходил. Он был юн и силен, добродетелен и богат, умен и всеми уважаем. Что еще к этому добавить? Да, самое главное: этот молодой сквайр, по имени Аврелий, находился в плену у Венеры, о чем не ведали ни Доригена, ни остальные. Последние два года он был тайно влюблен в Доригену. Он любил ее больше всего на свете, но, разумеется, не мог открыть своей любви. До самого дна он испил горькую чашу страданий. Он пребывал в отчаянии, но крепился и молчал – если не считать горестных песенок, которые он иногда исполнял. Он пел не о своей несчастной любви, а просто изливал жалобы на любовные муки в разных лирических песнях, канцонах, балладах, ронделях и вирелэ. Он пел о влюбленном, не встречающем ответной любви. Он пел о преданном сердце, бьющемся впустую, не знающем взаимности. Он пел о влюбленном, терпящем все муки ада. Эхо истаяла от безнадежной любви к Нарциссу. Такова извечная судьба несчастного влюбленного.

Итак, Аврелий, мучимый страстью, не смел открыть своих чувств Доригене. Но иногда, во время танцев, когда молодые люди сближаются, он смотрел на нее так пламенно, так выразительно, словно молил о милости. Впрочем, Доригена этого не понимала. И все-таки в тот майский день вышло так, что после танцев они заговорили. Ничего предосудительного в этом не было. Ведь они соседи. И давно знакомы. Притом Аврелий был честным человеком. Однако, когда они беседовали, он все ближе и ближе подбирался к той единственной мысли, что снедала его. Улучив момент, он сказал Доригене:

«Госпожа моя! О, если бы я тоже уплыл куда-нибудь, как ваш супруг! Если бы я уплыл прочь в тот же день, что он! Если бы это доставило вам радость, я охотно уехал бы в дальние края и никогда бы оттуда не вернулся. Я прекрасно знаю, что мое служение вам напрасно. Разбитое сердце – вот и вся моя награда. Госпожа, смилуйтесь над моими страданиями. Ведь только вы можете или исцелить, или умертвить меня одним вашим словом. Лучше бы мне лежать здесь погребенным в земле, под вашими ногами! Мне больше нечего сказать. Смилуйтесь надо мной, сладчайшая Доригена, а иначе я погибну!»

Доригена с изумлением глядела на Аврелия.

«Что вы такое говорите? Могу ли я верить собственным ушам? Я никогда не подозревала, что вы таите в груди такие мысли. Но теперь мне все известно. Клянусь Богом, который даровал мне душу и жизнь, я никогда не стану неверной женой! И словом, и делом, до последнего своего вздоха, я останусь преданной своему мужу и господину. Вот мой окончательный ответ».

Но потом, как бы смягчившись в шутку, она сказала:

«Аврелий! Я сжалилась над вашими слезами. Клянусь тем же самым Богом, что одарю вас своей любовью, но при одном условии! В тот самый день, когда вам удастся очистить весь берег Бретани от этих ужасных скал, – в день, когда вы камень за камнем уберете эти жестокие препятствия, грозящие нашим кораблям и лодкам, – я обещаю полюбить вас так, как еще не был любим ни один мужчина. Когда все побережье будет очищено от скал – я стану вашей. Клянусь вам в этом».

«Иного пути нет?» – спросил ее Аврелий.

«Нет. Я знаю: это невозможно. Об этом даже и думать нечего. Такое никому не под силу. Да что же вы за человек, раз покушаетесь, пусть в помыслах, на чужую жену? Мое тело – не предмет торговли!»

Аврелий тяжело вздохнул. Он пришел в уныние от того, что услышал, и отвечал ей с удрученным видом:

«Госпожа! Вы задали мне непосильное задание. Теперь у меня не остается выбора. Я должен умереть мучительной смертью».