— Да? Так, значит, поспешим. Мне уже самому с нетерпением хочется влиться в революционную струю и всяческим образом бороться за наше дело. Время не терпит! Пойдём, мой друг.

Быстрыми шагами Керенский вышел из своей квартиры и поспешил по лестнице вниз. Вслед за ним ускорился и Коновалов, стремясь догнать Керенского, а также продолжил говорить неуместные банальности.

У входа в дом ждала служебная машина, прикреплённая к Временному правительству. Открыв дверцу, Керенский забрался на место рядом с водителем. Тем самым он изрядно удивил Коновалова, который уселся сзади на широком кожаном диване пассажирских мест, вместе с адъютантом Керенского.

Бибикнув клаксоном, автомобиль марки Руссобалт устремился вперёд. Выскочил на Шпалёрную, взвизгнул колесами, и уже через пять минут подкатил к Таврическому дворцу, вокруг которого стояли юнкера и прапорщики. Людей было так много, что они заняли весь сквер и полукруглую мостовую перед зданием.

— Керенский! Керенский приехал! — послышались возгласы из толпы.

— Надо же, узнали! — вслух удивился Алекс, ни к кому конкретно не обращаясь.

Водитель в кожаной тужурке и кепке повернул к нему голову и подобострастно сказал:

— А как же! Весь честной народ вас знает. Нельзя по-другому, вы вождь революции! Вот обчество и одобряет, узнаёт.

— Замечательно! — сказал вслух Керенский, а про себя подумал:

«Тот, прежний Керенский был хорошим оратором, а также любил импровизации. Если я сейчас просто встану и уйду, это поймут, но осадочек останется. Надо пользоваться каждой возможностью для пиара. Первым это поняли большевики и основательно присели всем на уши дешевой демагогией. В этом Ленин был талант, надо отдать ему должное. Остальные по сравнению с ним жалкие подражатели… Впрочем, до Геббельса или Бернейса ему все же далеко. А уж азы примитивной словесной риторики в двадцать первом веке знают даже дети в яслях.

Надо встать и «толкнуть» речь. При этом, чем более пылкой и непонятной она будет, тем лучше. Только нужны слова-якоря для того, чтобы люди запомнили их. Чтобы, когда их спросят, о чём говорил Керенский, то с восторгом повторяли бы пару слов и больше ничего. Революция, социализм, свобода, земля крестьянам, а фабрики рабочим, так? Пожалуй, что нет. Это уже позже, сейчас не поймут ни эсеры, ни кадеты. Нечего хлеб у большевиков отбирать, пусть они начнут, а мы подхватим.

Тогда пусть это будет революция, свобода, социализм. Про войну молотить языком не стоит, потому как непонятно ещё, что к чему. Следующие слова — Временное правительство взяло бразды правления в свои руки, и теперь всем будет счастье, конец самодержавию. Решено, приступаем! Только побольше экспрессии и социалистической тарабарщины. Главное много обещать, много врать, но говорить полуправду, а не чистую ложь».

Привстав с пассажирского места, Керенский сделал вдохновляющее лицо. Снял с головы мерлушковую шапку, распахнул на груди гражданское пальто, которое закрывало новый френч, вышел из машины, и, размахивая рукой с зажатой в ней шапкой, начал свою речь.

— Граждане! Солдаты и матросы! Офицеры и прапорщики! — по старой привычке оговорился он, — Мы все вместе победили царизм и скинули самодержавие. Царь Николай II низложен и вся полнота власти принадлежит нам и только нам. Не мне, не министру торговли Коновалову, не князю Львову, а вам! Всем вам! Тем, которые с оружием в руках взяли её, отобрав у прогнившего самодержавия. За вами жизнь, новая, светлая, прекрасная жизнь, без мракобесия и ущемления свобод. Сейчас наступили тяжёлые времена, мы должны объединиться.