|
— Я вообще-то мало чего боюсь.
<style name="53">Ингрид окинула Мишина таким пронзительным взглядом, что внутри у него словно все оборвалось. Но это не был ни страх, ни предчувствие беды… Колдовская манера Ингрид говорить то, чего она знать никак не могла, действовала на Мишина как наркоз — расслабляющий, покойный… — <style name="53">Вам, Виктор, не подходит практически все, — быстро, точно стремясь избавиться от выполнения неприятной процедуры, заговорила девушка. — Вам не подходит этот бар… Покрой вашего костюма… Копенгаген… Ваше происхождение и язык, на котором вы говорите… Друг моего отца, с которым вы общались у меня дома, вам тоже очень не подходит. Он, по-моему, не подходит вам больше всего… Цюрих, откуда вы прилетели, вам тоже не подходит… Это все не ваше, это все словно с чужого плеча и вам это в тягость… Вы мучаетесь от того, что вынуждены носить чужое, что лишены возможности быть собой… — <style name="53">Но что-то же должно мне подходить? — <style name="53">Машина, на которой вы собирались приехать в Копенгаген, если бы не летали самолеты. — <style name="53">А вы, Ингрид? — негромко спросил Витяня. — Вы мне тоже не подходите? Вы тоже с чужого плеча? — <style name="53">О нет! Как раз я вам очень даже подхожу, — несмотря на то что девушка улыбалась, говорила она совершенно серьезно. — <style name="53">Почему? — <style name="53">Наверное, потому, что я и сама-то не очень подхожу к своей жизни. В этом плане мы с вами чем-то похожи… — <style name="53">Вы мне льстите, — пробормотал Мишин, закуривая очередной «Житан» без фильтра. — <style name="53">Ничуть! — Темные глаза Ингрид влажно блеснули. — Я чувствую в вас прилив какого-то чувства к себе. Вполне возможно, с вашей стороны это очень даже серьезно… Да и сама я сейчас явно не в своей лучшей форме. Отвечаю на ночные звонки… Как старшеклассница срываюсь на свидание… Разговариваю с совершенно посторонним мужчиной о вещах, которые даже очень близкому человеку не всегда скажешь… Меня ведь воспитывал отец, Виктор. Если, конечно, круглосуточное пребывание в четырех стенах наедине с Гизеллой можно назвать воспитанием единственной дочери… — <style name="53">А кто такая Гизелла? — <style name="53">Моя нянька. И единственная женщина в нашей семье после гибели матери. — <style name="53">Почему единственная? А вы, Ингрид? — <style name="53">Я? Боже упаси! Право быть женщиной мне предстояло заслужить. Когда я была совсем уже взрослой девушкой, после окончания школы, и впервые в жизни накрасила губы, чтобы пойти на самую обычную вечеринку с друзьями, мой отец сказал: «Немедленно сотри с губ эту гадость! И помни: женщина — это прежде всего гармония духовности, нравственная чистота, которой претят все эти шаманские ритуалы с окрасом лица и волос, стыкующиеся с бессмысленными кусочками металла в ушах и на пальцах…» Вы знаете, Виктор, несмотря на то, что мой отец был прекрасным архитектором и созидание вместе с чувством прекрасного было заложено в нем от рождения, никто не умел так уничтожать… Впрочем, возможно, отец просто отыгрывался на мне. Мама ведь умерла совсем молодой… — <style name="53">А вы тогда стерли помаду, Ингрид? — <style name="53">Мало того, с тех пор я ни разу не красила губы и практически возненавидела косметику, — улыбнулась женщина. |
