Внезапно, словно повинуясь невидимому сигналу, по одному человеку от каждой группы сделали шаг навстречу друг другу и, отойдя чуть в сторону, о чем-то тихо заговорили на английском.

Переминаясь с ноги на ногу, я в очередной раз посмотрела на Тополева, уши которого буквально вытянулись в направлении парламентеров, потом перевела взгляд на грустное лицо Вшолы и скосила глаза левее, в тот угол зала ожидания, где раскинулось уютное кафе и где людей было значительно больше, чем у хромированных окошечек билетных касс. Кого я надеялась увидеть? Даже не знаю точно. Я прекрасно понимала, что эа этой сценой, разворачивавшейся на виду у пассажиров из всех европейских государств, наблюдало немало внимательных и сосредоточенных глаз. Больше того, я, конечно, догадывалась, что основные события произойдут (если произойдут вообще, во что я до конца не верила) позднее, когда обмен будет завершен и я перейду под опеку трех «скандинавов» с площади Дзержинского. Лишь в этот момент я по-настоящему пожалела, что не проявила должной настойчивости в долгой дороге от Вены до Женевы, когда дулась и молчала, как вековой пень. Скорее всего, Юджин все равно не раскрыл бы мне план акции, но хоть какую-то информацию, связанную с моим предполагаемым освобождением в Женеве, я, может быть, и получила бы. Теперь же я стояла дура дурой посреди огромного вокзала, болезненно реагируя на каждое движение незнакомых, сжатых, словно пружины, мужчин и не зная, что произойдет со мной через минуту.

И когда я увидела, что оба парламентария, завершив, очевидно, протокольную часть процедуры, сдержанно кивнули друг другу и повернулись к своим группам, я поняла, что начинается самое страшное.

Я еще успела пожалеть, что мне не довелось сказать Вшоле, где я его видела впервые. Это было в Орли, в бистро. Я так и не допила тогда кофе со сливками и бриошами…

35

Женева. Железнодорожный вокзал Корнаван

18 января 1978 года

Сжатый от напряжения в упругий ком Крис Стюарт, не спавший третьи сутки Юджин и красивый, как голливудская кинозвезда, Стенли Браницкий, заместитель швейцарского резидента ЦРУ, сидели в огромном трейлере, закамуфлированном снаружи эмблемой фирмы «Coca-Cola» и оборудованном внутри дюжиной телемониторов, несколькими телефонами спецсвязи и десятками других точных приборов, позволявших поддерживать устойчивую связь в радиусе пятисот километров со всеми агентами, принимавшими участие в операции перехвата. На крыше кабины трейлера была установлена спутниковая антенна, искусно замаскированная под воздухозаборник. Этот чудо-фургон, напичканный самой современной аппаратурой стоимостью в несколько десятков миллионов долларов, был доставлен два дня назад транспортным «Геркулесом» ВВС США на авиабазу НАТО под Мюнхеном непосредственно с военно-воздушной базы Эндрюс в штате Вирджиния. Из ФРГ он своим ходом перебрался в Швейцарию и вплоть до момента, когда стало точно известно, где будет проводиться обмен, находился в Цюрихе, в гараже швейцарского филиала концерна «Дюпон де Нимур». К часу дня он уже занимал позицию в двух километрах от женевского вокзала Корнаван…

Сразу шесть миниатюрных высокочувствительных телекамер, установленных в различных точках зала ожидания, передавали на мониторы фургона шесть ракурсов обмена. Наблюдавшие видели, как стремительно, словно в рапидной съемке старинной кадрили, Тополев и Мальцева переместились к трем агентам КГБ, а Вшола был моментально отгорожен сотрудниками ЦРУ.

— Внимание! — негромко произнес в микрофон «уоки-токи» Стюарт. — Мы начали… Максимальное внимание всем… Напоминаю: «Зет» мужчина, «Игрек» — женщина.