Его слова внесли сумятицу и в так смущенные умы, и чтобы поставить его на место, Антон спросил про кротов, что старика обезобразили.

— Молодой был, глупый, — махнул тот обрубком руки. — Люди предупреждали, что с заброшенной атомной станции энергия неизвестно куда пропала, а я и ухом не повел, а ведь это первый признак кротов.

Он пояснил, что речь идет об особой породе электропаразитов, поражающих любые накопители энергии. Обычно, они накапливают энергию до критической и взрываются.

Спасения от них нет. Обнаружить их невозможно, потому что это не обычная форма жизни. Подобно шарагдианским кровососущим змеям, вводящим специальную анестезию своим жертвам, кроты ту же процедуру проделывают с любыми датчиками и контролирующими приборами. Аппаратура показывает, что все нормально, и то, что это не так, понимаешь только непосредственно в момент взрыва.

Реже случается и другое проявление этих зловредных тварей. Накопленная энергия отделяется от электросетей и начинает существовать словно сама по себя, вселяясь в первые подвернувшиеся предметы, заставляя хаотично двигаться то, что двигаться не способно по определению. В таком случае эффект получается еще более жуткий, чем при взрыве.

— Судьбой было предначертано оказаться нам не в том месте и не в том время. Нас было 12, как сейчас, и мы укрылись на ночь на заброшенном слесарном заводе в Перегоне. Мы спим, а вокруг ржавые пилы висят на цепях, топоры, напильники рядами. В 12 ночи кроты и появились, — сказал Икку, улыбаясь, и по-привычке широко распахивая выжженные глаза, все с напряжением прислушивались к его словам. — Остальным повезло, их убили сразу. Я остался жив, потому что кроты решили развлечься. Надоело, наверное, что их считают неодушевленными тварями.

— А у них, что душа есть? — спросил Алексис Куцый, самый младший и самый говорливый из всей семьи, остальные предпочитали язык жестов, да и общались исключительно друг с другом.

— А то, как же? Вот они ее и отвели-привязали меня к верстаку, да и стали стругать как чурку. По косточке, по суставчику. А потом и глазики вынули.

Антону сделалось немного не по себе от его спокойного тихого голоса.

— Да врешь ты все, колдун! — не сказал, выдохнул Алексис. — В Перегоне отродясь кроты не встречались.

— Заткнитесь там! — Прикрикнул Поджидай. — Не поминайте более про… сами знаете кого. Не ровен час, накличете беду.

Перегон выглядел мрачно.

Он был круто изломан каменистыми совершенно безжизненными холмами. Не летали птицы, не трещали насекомые, вокруг стыла тишина, подтверждая, что это самое гиблое место на Шарагде.

Они ехали по тропе, петляющей меж холмами. Пески давно кончились, но воды не встречалась, хотя ее близкое присутствие ощущалось по гнилостному запаху. На холмах появился мох, который со временем становился все гуще. Среди мха торчали причудливые вытянутые на длинных бледных ножках грибы.

На обочине тропы стали попадаться остатки непонятных машин и механизмов, ржавые и изуродованные либо разукомплектованное до неузнаваемости, один раз сверкнул пустыми глазницами на вычищенном металлическом черепе павший либо убитый мегалакский конь.

На вершинах холмов виднелись остатки серперных батарей, но все такое старое и заброшенное, что туда даже не стали подниматься, чтобы не тратить силы.

Тропа периодически разветвлялась, и всякий раз караван замирал, а Поджидай с Крутояром держали совет, куда идти дальше. Дело в том, что на перепутье лежали валуны, на которых каждый прошедший караван оставлял пометку.

Поверхность была шершавая, надписей было много, они залазили друг на друга, подчерки у погонщиков были не лучшие, а карандаши тупые, так то разобрать подчистую было ничего нельзя, но после небольшого раздумья Поджидай уверенно указывал направление.