— Вот именно! — закричат я, когда он допек меня окончательно, — Вот именно! По малолетке!! А мне уже тридцать, и я не желаю марать свои седины отъемом мелочи у прохожих, понял? Если б ты предложил что-нибудь посолиднее… — опрометчиво добавил я, рассчитывая в душе, что на более серьезные операции у Стрижа не хватит фантазии.

Тогда я еще не знал, как ошибался в своем напарнике. Он умолк на добрых три часа, периодически перешептываясь о чем-то с икебаной и поминая недобрым словом мерзавца Киная, залегшего на дно так, что отыскать его было не легче, чем пересечь брассом Тихий океан. Номер телефона, данный нам Мироном для связи с ним, не отвечал. Вилла, служившая ему пристанищем в последнее время, теперь пустовала, украшенная табличкой о сдаче в аренду; в нескольких клубах, куда мы попытались проникнуть бесплатно, нам никто не смог облегчить его поиски, зато взашей вытолкали с большим энтузиазмом. Короче, Кинай затаился где-то, опасаясь врагов, и я уже совершенно отчаялся когда-нибудь напасть на его след. Чего не скажешь о Стриже.

— Так вот, Саня, — Он, по-моему, жаждал изложить очередное предложение, плод своих убогих размышлений, и данный факт заранее вызвал у меня чудовищный приступ изжоги.

Я зажмурил глаза и постарался отгородиться от окружающего мира непробиваемой стеной из сигаретного дыма, тяжелыми клубами плавающего в тесной комнатенке. В том, что Стриж, подобно Остапу Бендеру, знает приблизительно четыреста способов отъема денег у населения, я и так не сомневался. Наколки на его руках говорили сами за себя. Беда была в том, что он, в отличие от великого комбинатора, совершенно не чтил Уголовный кодекс, и назвать даже относительно честными его способы у меня просто не поворачивался язык.

— А потом бомбанем их баксов на пятьсот, и ходу! — закончил он наконец до боли знакомой мне фразой.

Я закряхтел от негодования и перевернулся на бок, матеря в душе говорливого напарника, невидимку Киная и Карла Маркса, придумавшего дурацкую формулу: товар — деньги — товар. Как будто нельзя было вместо этих чертовых денег всунуть туда что-нибудь другое!

— Что скажешь? — не унимался Стриж, совершенно, видимо, одуревший от духоты, царящей в номере.

Я озабоченно сосчитал его пульс и, не найдя поводов для беспокойства, ответил:

— Отвяжись.

— Саня, да это ж верняк! — вскипел он, приплясывая вокруг меня от распирающей его энергии. Вообще для человека, голодающего вторые сутки, он был подозрительно бодр. — Одевайся, черт возьми, иначе я пойду на дело один!

Угроза подействовала. Я зевнул и принялся натягивать рубаху. Выпускать за порог этого типа без присмотра разумного существа было опасно.

— Давно бы так! — обрадовался Стриж, деловито пряча пистолет за поясом грязных джинсов. — Вот увидишь, все у нас будет нормально!

— Ага, — кивнул я, тоже осматривая изрядно надоевшее мне оружие. — По-моему, нечто подобное я от тебя уже слышал. Это когда мы с тобой на Сахалин собирались, помнишь?

— А что?! — выпучил он глаза. — На Сахалине-то мы побывали, верно? Другое дело, что Мирон сволочью оказался…

— Можно подумать, — усмехнулся я, — на его месте ты поступил бы по-другому.

— Саня, — очень серьезно сказал он, замирая у двери.