Он хорошо помнил то время, когда сам, будучи священником, стоял на амвоне и служил литургии, – было и такое! – а певчие стройно распевали церковный гимн, в ризнице дьячок распивал водку с двумя прихожанами, отпуская им грех чревоугодия и винопития… и все казалось таким простым, естественным и нерушимым на многие годы.

И вот теперь все по-другому. И Фокин пришел сюда помолиться – в кои-то веки помолиться – за раба божьего Владимира, который, кажется, в очередной раз с потрохами продал себя за деньги и власть.

«Приидите ко мне все страждущие и обремененные, и аз успокою вы», – бросилась в глаза Афанасию надпись под ликом Спасителя.

Фокин отвернулся и зашагал к выходу, пристроившись вслед за какой-то старушкой с авоськой. Та шла, бормоча что-то вслух, и по донесшимся до Афанасия словам «молоко», «хлеб», «сахара бы» и «за квартиру» явствовало, что она считает, на что употребить пенсию.

В лицо пахнуло уличным холодом – Афанасию внезапно аж свело скулу, – а старушка вдруг вхмахнула авоськой и визгливо закричала:

– Уби… убили!!! Господи… что делается!!! Убили!!!

Фокин вскинул глаза и увидел, что у стоящей возле церкви иномарки на снегу чернеет неподвижный черный силуэт, под которым стремительно темнеет снег.

Фокин бросился к человеку на снегу и схватил того за горло, чтобы прощупать пульс… и вдруг узнал убитого.

Да и как же он мог не узнать этого характерного лица! Лица, так похожего на то, что он уже видел сегодня в прокуратуре. Но такого не бывает… не бывает, чтобы в один день человек находил тех, кого искал долгие месяцы.

– Илюха?!!

Старуха завизжала, подхватилась и бросилась бежать со скоростью, от которой не отреклась бы олимпийская и мировая чемпионка на стайерских дистанциях Светлана Мастеркова.

– Илю-у-у-уха-а!!! – сотряс окрестности вопль, полный ужаса и боли. …Подстреленный человек на снегу был не кто иной, как Илья Свиридов.

– Да что же это такое творится?.. – сдавленно забормотал Фокин и, скользнув ладонями сначала по груди, а потом по поясу Ильи, обнаружил то, что искал, а именно – сотовый телефон.

– «Скорая»? Немедленно приезжайте к собору на… – Фокин, задыхаясь от волнения, вытолкнул посеревшими губами адрес, – тут огнестрельная рана… быстрее! – А потом до конца расстегнул Илюхино пальто и, разорвав рубаху, стал осматривать рану. …С первого взгляда он понял, что медицинская помощь тут безнадежно запоздала.

Что если врачи и подъедут очень быстро, что, в общем-то, им несвойственно, то тем не менее подъедут только для того, чтобы констатировать смерть.

Стрелял, судя по всему, профессионал. Пуля угодила точно в сердце.

Вторая пуля вошла между четвертым и пятым ребром левого бока – оттуда и вышла большая часть крови.

– Илюха… – глухо выдохнул Фокин и, встав на колени, ткнулся горячим лбом в дымящийся от только что пролитой крови снег.

– В чем дело? – вынырнули из церкви два мента – тех самых, что прошли в храм минут десять назад: очевидно, просто погреться. – Та-а-ак… «мокруха», что ли?

– Какая уж тут «мокруха»? – с трудом выговорил Фокин. – На улице минус десять… вода-то замерзает.

– Ты мне поумничай, дятел! – рявкнул на него мент. – А ну-ка, встань! Это что? Сотовик? Та-а-ак… откуда он у тебя?

– У него взял, – ответил Фокин.

– У него? Зачем? – подозрительно спросил один из ментов, в то время как второй что-то индифферентно сообщал в рацию, несколько раз повторив слово «жмурик».