|
Люди бедные и богатые, модные и немодные, музыканты и кегебешники, панки и хиппи — все забыли на этом концерте о своих правилах, обязанностях, врагах и обидах. Ненадолго, правда, забыли, но были, были эти мгновения, и битники смотрели друг на друга: я на Цоя, Цой на Пиню, Пиня на Цоя, Цой на меня и все вместе — на сцену, и видели Любовь. Вы когда-нибудь видели Любовь? Мы — видели. «Я видел это-о-о…», — как писал Рекшан в своей повести. Мы видели, как самые разные люди, не имеющие никакого отношения к рок-музыке, ничего о ней на знающие, просто зашедшие развлечься, купив случайные билеты в театральной кассе, как все эти люди, не сговариваясь, зажгли спички и зажигалки, когда заиграли «Имеджн». Это было потрясающе. Это сейчас, в девяностые годы, спички жгут направо и налево, а тогда был такой порыв… Люди, никогда не слышавшие песен Леннона, знающие только, что он отчего-то умер, да и то без уверенности, люди, далёкие от всего, что связано с роком, от длинных волос, от хиппи, наши люди — «соловьи», инженеры, домохозяйки, все они были нам родными. Они стояли вокруг нас и передавали нам спички, когда наши гасли, и мы передавали кому-то спички, и дружинники стояли вокруг с огоньками в ладонях… На первом концерте это было так. Завтра всё уже будет как всегда и ещё хуже, а сегодня в «Юбилейном» была Любовь.
После концерта мы вышли в тёплую ночь — было светло, такое милое было время года. Толпа шла на Васильевский остров к станции метро и пела «Твист энд шаут» и «Еллоу сабмарин», подпрыгивала, хохотала. И прохожие не пугались этой сумасшедшей толпы, не шарахались от неё в разные стороны, а только усмехались, с лёгкой, почти незаметной завистью бормотали: «Во дают ребята…» Олег уехал на работу, а Цой и Пиня поехали ко мне — слушать «Битлз» — что же ещё можно делать после такого концерта? — Завтра пойдём? — спросил я у Цоя. — Конечно. — Конечно, пойдём, — сказал и Пиня. Мы слушали «Битлз» часов до четырех, потом включили приёмник, и стали слушать Радио-Люксембург. Наконец Цой и Пиня стали клевать носами, и я предложил им раскладушку и кресло-кровать. Оставался ещё диван в гостиной, так что места на троих хватало вполне. Я вышел с приёмником на балкон выкурить последнюю сигарету перед сном. Солнце уже взошло, внизу люди уже шли на работу, из приёмника Дэвид Боуи пел песню «Янг Американз», и я думал, что сегодняшний день будет таким же светлым, как и вчерашний. Ну, дай Бог, дай Бог. — Привет, ребята! Что-то обедать сегодня запаздываете, — встретила нас раздатчица столовой, которая находилась радом с моим домом на проспекте Космонавтов. Работницы этой столовой за лето привыкли к битникам — последнее время мы часто обедали в этом милом местечке. — Мы завтракать пришли, — пробормотал ещё не совсем проснувшийся Цой. — Не поздновато, завтракать-то? — А сколько времени? — Шестой час. — Нормально, — Цой посмотрел на нас с Пиней. — Нам — как всегда, — сказал Пиня раздатчице. Мог бы и не говорить — всей столовой прекрасно были известны наши вкусы и наши финансовые возможности. Все здесь знали, что мы — панки и битники, что я и Цой едем в Крым и экономим деньги, а Пиня просто презирает всякую пищу, кроме домашней, и поэтому ест в столовых одни макароны. Этим летом мы были здесь постоянными клиентами, и девушки на раздаче иногда подкладывали нам малюсенькие кусочки мяса в наши двойные гарниры. Насытившись, мы попрощались с милыми работницами общепита, выпили по кружке пива в ларьке и поехали в «Юбилейный». |
