Так что при своих огромных объемах все время выглядела как клумба траурной расцветки на виповской аллее кладбища. И в своих самых смелых экипировках напоминала донну Розу Дальвадорес в исполнении Александра Калягина.

Как у всякой вернувшейся эмигрантки, у Даши был кризис идентичности и не было никакого престижного пенсионерского хобби для борьбы с ним. До занятий благотворительностью Даша не доросла личностно, общественная работа была ей неинтересна.

Чтобы не бросаться на стены от безделья и одиночества, она трудоустраивала себя по выставкам, концертам и театрам. Шиться при культуре казалось ей таким же шикарным, как ходить зимой в красной шубе, расшитой попугайскими перьями.

Пока Даша брала эмиграционные вершины и посылала Наташе тонны шмоток, на поверку оказывающихся секонд-хэндом, младшая сестра Наташа жила, страдала, падала и поднималась вместе со своей страной.

В застой и перестройку она считала копейки, ухаживала за стариками родителями, держала на себе семью, включавшую своих и Дашиных детей, и запустила себя до последней духовной и физической крайности.

Потом дети подобрались к большим деньгам, но вместо того, чтобы воспользоваться этим хоть для какого-то развития, она законсервировала себя в запущенности и стала играть в несчастную барыньку. Были б дети победнее, Наташа пахала бы по хозяйству и с внуками, была бы здоровее, востребованнее и счастливее.

Но депрессивное сиденье в дорогой клетке – при бассейне, в который лень залезть; при саде, в котором лень посадить цветок; при кинозале, в котором лень поставить новую кассету; при восточной комнате, в которой лень заняться гимнастикой… и прочих сегментах рублевского заточения, – приводило к полному отупению.

В результате Наташа воспитывала придомовых кошек и проводила время в аттракционе разборок с домработницей:

– Катюня, принеси мне из третьего шкафа левой гардеробной светлую кофту с брошкой. Катюня! Это не светлая! Это светло-серая! Это не тот шкаф, не та гардеробная и не та брошка! Пойди принеси ту, которая мне нужна! Ты мне специально треплешь нервы и приносишь другую? Катюня, ведь ты знаешь, что я могу позвонить в фирму и, несмотря на твои немолодые годы, заменить тебя за полчаса! Ты этого добиваешься?

Затем следовали подъем давления у Катюни и «скорая», подъем давления у Наташи и «скорая», пламенное перемирие и громкие виноватые монологи перед дорогими иконами. Короче, современная рублевская «Муму».

В ответ на вампирский стиль старшей сестры Наташа резко стала блондинкой и облекла пожилые объемные телеса в белое, голубое, розовое, кружевное, прозрачное и романтичное. Правда, наивно тараща глаза, придыхая и сюсюкая, она тоже наезжала на окружающих как асфальтовый каток.

Дети финансировали Сестрам Бери все капризы, покупая этим право жить на большой дистанции и не чаще чем раз в месяц предъявлять ухоженных внуков. В особняках детей не находилось комнатушек для старух матерей. Дети надеялись взвалить этих двух тяжелых пассажирок друг на друга.

Пока богатый дом ремонтировался и украшался, Сестры Бери были трудоустроены. Однако, поставив последнюю вазочку на последний камин, почуяли обман. И как ребенок, беспросветно болея, привлекает внимание родителей, сестры начали беспросветно лаяться и скандалить, привлекая внимание детей.

С одной стороны, ощущая свою стопроцентную «никомуненужность», Даша с Наташей начали сбрасывать друг на друга агрессию, предназначавшуюся откупившимся детям.

С другой, Даша оказалась не готова к тому, что примитивная Наташа пользуется у человечества таким же спросом, как и сама Даша с платиновой таксой в натуральную величину на плече, подмигивающей бриллиантовым глазом стразам на тапочках.

И тогда сестрам стало тесно в доме, в котором в мирное время могли бы комфортно проживать человек тридцать.