– Ты иди, иди, Ира, – заискивающе пролепетал Муравин, пряча глаза. – У меня гости.

– Вижу, – процедила та, нехотя сделав шаг в сторону.

От нее исходил поток злобы, а Миле плевать, кому там она не нравится.

Девушка прошла в дом, сбросила демисезонное пальто, которое поймал Муравин и повесил в шкаф. Дом у него небольшой, но уютный, тоже двухэтажный, как у Седова. Правда, у последнего еще мансарда, да и хоромы побогаче, так он же скульптор, в свое время зарабатывал много, тогда как Муравин делился доходами с государством. Разумеется, не обделяя себя. Маловато прихватил, теперь очень жалел, что совесть слушался. Зато в его доме, как в музее, – повсюду много красивых вещиц, без которых легко обойтись, но они создают неповторимый уют. Для чего нужна сейчас табакерка? Ни для чего. Просто красиво. А три слона из черного дерева с настоящими бивнями из слоновой кости для чего? Для красоты. И вазочки, шкатулки, светильники, картины в золоченых рамах – все для души.

Мила плюхнулась на диван, включила телевизор, заметив печенье домашнего изготовления, одно выхватила из вазы и отправила в рот. А Муравин заходил по гостиной, негодуя от гнева, однако не перешел на истеричный крик, хотя иногда такое и случается.

– Ты не собиралась ко мне заходить.

– Не-а, не собиралась.

– У него ты провела два часа тридцать пять минут.

– Ого! – усмехнулась Мила. – Подсчитывал? Ты же знаешь, когда я позирую, в тот вечер к тебе не захожу. Устаю.

– Твое позирование мне… неприятно.

– Ну и что? – довольно равнодушно пожала она плечами. – Шипишь, будто я твоя собственность. Это единственный мой заработок. Небольшой.

– Тебе мало тех денег, которые я даю?

– Не смеши. Денег он дает! – Мила пыталась расстегнуть «молнию» на сапожке, ее заело. – Видишь? Даже сапоги не могу купить на твои деньги.

– Почему не разулась в прихожей?

– Ничего, твоя Ирка вымоет полы. Пусть зарабатывает наследство, о котором мечтает.

– Скажи, он трогал тебя? – Не все высмотрел в бинокль Муравин, во время перерывов «гончар» и Мила исчезали из поля зрения. – Что он делал с тобой?

– Слушай, каждый раз одно и то же, надоела твоя дурацкая ревность. Сейчас вообще уйду.

– Нет, нет, нет… – замахал он руками, действительно испугавшись. У него длинные кисти рук, наверное, про такие говорят: загребущие. – Я не буду больше, не уходи.

– Сними сапог, «молнию» заедает.

Леонид Семенович уселся на диван, девушка положила ногу ему на колени. Он возился с «молнией», а Мила, вздохнув, поделилась:

– Скоро не буду к тебе приходить, а если и буду, то редко.

– Почему? – дернулся Муравин.

– Потому что перееду к Седову. Тетка, хозяйка квартиры, озверела, гонит с жилплощади. Надо же где-то жить, вот он и предложил у него поселиться. Сейчас я не завишу ни от кого, но, когда перееду к нему, будет по-другому, я не смогу к тебе приходить.

– Как это? – обалдел Муравин. – В качестве кого ты поселишься?

– Без качества. Просто так.

– У него есть дочь, зять, внуки… Они тебя выставят…

– Думаю, из-за меня он с ними рассорится.

– Ты чудовище, – поглаживая ножку, ласково сказал Муравин. – Хищное, равнодушное, жестокое чудовище.

– Ну и загнул, – не обиделась Мила.