Она с удовольствием подумала о том, что утром переоденется, а пока умылась водой из кувшина и расчесала растрепанные волосы. Заколок и гребней для прически у нее не было, и она заплела косу, перекинув ее через плечо. Теперь она чувствовала себя несравненно лучше. Просто невероятно, сколько радости может принести тебе умывание и твое собственное платье! Но для того, чтобы так радоваться этим незначительным вещам, нужно оказаться на самом дне горя и нужды.

Когда тюремщик снова появился в камере, держа в руках положенный на день хлеб и миску с супом, жидковатым, но зато с кусочком мяса, он остановился в восхищении.

— Ну и красавица же вы! — сказал он искренне. — И как вас можно считать убийцей?

— А я никого и не убивала.

— Здесь все так говорят. А сами кого-нибудь укокошили. Никто ни в чем не виноват. Даже самые отпетые. А вы... Странное дело, но вашим словам почему-то верится... Будем надеяться, что и судьи тоже захотят вам поверить.

— А мне снова придется предстать перед судом?

— Уж в этом вы не сомневайтесь!

И действительно, едва пробило три часа, как появились стражники и снова повели ее в Зал суда. За столом сидели те же самые судьи, но теперь их было не трое, а пятеро. Лоренцу это не обрадовало: ей придется переубеждать еще двоих.

Но, как ни странно, сегодня она чувствовала себя гораздо спокойнее.

Жалость прево послужила ей хорошей поддержкой, хотя в другие времена и при других обстоятельствах Лоренца, почувствовав нечто подобное, оскорбилась бы, но сейчас, оказавшись среди чужаков, которые единодушно считали ее преступницей, она дорожила любым проявлением симпатии. И на этот раз она больше, чем когда-либо, в ней нуждалась, потому что в полутьме зала толпилось множество народа и стражники, держа алебарды наперевес, удерживали его на месте. Народ был настроен недоброжелательно и даже враждебно, судя по шуму, который поднялся, как только Лоренца вошла в зал.

Первым взял слово прокурор.

— Женщина! — обратился он к подсудимой с большим высокомерием, ничуть не заботясь о вежливости. — Вчера по приказу господина д'Омона, прево города Парижа, который возглавляет наше заседание суда, вы были избавлены от пытки, которой должны были подвергнуться, так как, по крайней мере, в одном пункте сказали нам правду. Но правдивость и других ваших заявлений должна быть подтверждена, так как убийство достопочтенного сеньора Гектора, маркиза де Сарранса, было засвидетельствовано человеком, заслуживающим наивысшего доверия. В показаниях этого человека у нас нет оснований сомневаться, так как речь идет о единственной вашей родственнице, сеньоре Гонории Даванцатти. И ее мы теперь и выслушаем.

Лоренца почувствовала у себя на шее ледяную руку смерти. Только Господь Бог знает, что наговорила судьям злобная гарпия, но, уж конечно, ее слова были не в пользу Лоренцы. И если судьи верят ей, то Лоренца обречена. Безысходность ситуации пробудила в девушке отвагу.

— Она не единственная моя родственница, — заявила она. — У меня есть другая, неизмеримо выше нее, потому что Ее Величество королева Франции — моя крестная мать.

— Вы в родстве с Ее Величеством по крови, но не по закону, а это большая разница.

— В земном мире, может быть, и есть какая-то разница, но не в небесном перед лицом Господа.