— Как приятно видеть вас здесь, с нами, Кэтрин. А Саймон еще не спустился? — и с любовной укоризной покачала головой: — Верно, проклинает все на свете, одеваясь к столу.

— Да уж, Саймон всегда терпеть не мог «расфуфыриваться», как он это называет, — поддержала ее Руфь. — Помню, он как-то раз сказал, что никакие торжества не стоят такой траты сил.

— Да, на сей счет у него свои убеждения, — согласилась с ней Хейгар. — А вот и Мэтью! Ну, как ты себя чувствуешь, Мэтью?

Сэр Мэтью осторожно спускался с лестницы. За ним ковыляла тетя Сара в нарядном платье с несколько рискованным декольте. Она была явно взволнована. Голубой шелковый наряд, украшенный лептами и кружевами, придавал ей сходство с юной девочкой. А может, виной всему было ее возбужденное состояние — оно сразу бросалось в глаза. Устремив взор на стол, Сара радостно воскликнула:

— Подарки! Это всегда самое интересное, верно, Хейгар?

— Ты никогда не повзрослеешь, Сара, — упрекнула ее сестра.

Но Сара уже повернулась ко мне:

— А вы, Кэтрин, любите подарки? Наверное, любите. У нас с вами столько общего! Мы с ней это выяснили, — начала объяснять она сестре, — когда… когда…

К счастью, на лестнице появился Саймон. Мне впервые довелось видеть его одетым по-вечернему. Красавцем я его, пожалуй, не назвала бы, но по крайней мере он производил внушительное впечатление.

— Ага! — воскликнула Хейгар. — Значит, ты, внучок, уступил-таки традициям!

Саймон поднес ее руку к губам, и я заметила, какая довольная улыбка осветила ее лицо.

— Бывают случаи, — пояснил он, — когда нельзя не подчиниться обычаю.

И вдруг над залитым светом холлом, где мы все стояли, поплыли звуки скрипки — кто-то играл на галерее!

Все мгновенно замолчали и подняли глаза. На галерее было темно, но скрипка продолжала играть, и мотив, выводимый смычком, был мне хорошо знаком. Первой опомнилась Хейгар.

— Кто там? — осведомилась она. Ответом ей были только жалобы скрипки. Тогда встрепенулся Саймон:

— Сейчас выясню!

Но только он двинулся к лестнице, как на балконе появилась фигура. Длинные светлые волосы почти закрывали лицо. Это был Люк.

— Я решил, что в такой вечер вы заслуживаете серенады, — объявил он.

И, аккомпанируя себе на скрипке, запел. У него оказался мягкий, очень приятный тенор.

Безжалостной рукой срывает,

Друзей любимые черты

Жестоко время похищает.

На пире жизни я брожу

Один, как в опустевшем зале,

Знакомых лиц не нахожу,

Огонь погас… Цветы увяли…

— Фурор, да и только! — сухо пробормотал Саймон.

— Ты весь в деда, Люк, — заявила Хейгар. — Любишь, чтобы тобой восторгались.

— Уймись, Хейгар, — засмеялся сэр Мэтью. — Вечно ты ко мне придираешься.

— Я давно говорила, — ласково заметила Руфь, — что Люку надо больше заниматься музыкой.

Мы сели за стол и, пока Уильям с горничными обносили нас блюдами, занялись подарками. Сара, как малый ребенок, взвизгивала от восторга, остальные благовоспитанно рассматривали подарки, обменивались учтивыми благодарностями.

Из пакетов, лежавших передо мной, один особенно заинтриговал меня. На обертке размашистым почерком Хейгар было написано: «С пожеланиями счастливого Рождества от Хейгар и Саймона Рокуэлл-Редверз». Я не совсем понимала, почему они решили сделать мне общий подарок, и с некоторым разочарованием подумала, что, вероятно, у Саймона не нашлось для меня ничего, и Хейгар присоединила его имя к своему, чтобы спасти положение.