Меня охватила радость, ибо я почувствовала, что наступила минута признания, на которое он никак не мог решиться все эти дни.

– Ты до сих пор не дала согласия выйти за меня замуж, – продолжал он, – но я вижу, что не безразличен тебе, что мое общество тебе приятно. Я не ошибаюсь, Кэтрин?

Между бровями у него снова прорезались морщинки, глаза смотрели печально и недоуменно, а ведь за последнее время он, казалось, почти забыл о причине своей тайной грусти, стал весел и легкомыслен. Меня охватило желание навсегда избавить его от печалей, вылечить его от тоски, как я вылечила Пятницу от истощения.

– Разумеется, ты мне не безразличен, – подтвердила я, – нам хорошо вместе, и если ты уедешь...

– То ты будешь скучать по мне, но совсем не так, как я по тебе. Я хочу увезти тебя с собой.

– Почему?

– Ты прекрасно знаешь почему: я тебя люблю, и мне нестерпима мысль о расставании.

– Да, но... ведь есть и другая причина?

– Какая еще другая причина? – сказал он, не глядя на меня, и я поняла, что мне предстоит еще многое узнать о нем самом и его семье.

– Ты должен рассказать мне все, Габриель, – решительно заявила я.

Он придвинулся ближе и обнял меня.

– Ты права, Кэтрин. Существуют вещи, о которых ты должна знать. Без тебя я не буду счастлив, а мне... мне уже не так много осталось.

Я отпрянула от него.

– Что ты хочешь сказать?

Он сел и, глядя прямо перед собой, проговорил:

– Едва ли я проживу дольше, чем еще несколько лет. Мой смертный приговор уже подписан.

Я разозлилась, услышав, что он снова заговорил о смерти. – Пожалуйста, оставь этот драматический тон и объясни толком, в чем дело, – потребовала я.

– Все очень просто. У меня слабое сердце – это наша семейная болезнь. Мой старший брат умер совсем молодым, моя мать умерла при родах, и причиной тому послужило ее больное сердце – оно не выдержало напряжения. Я могу умереть завтра... или через год... или через пять лет. Будет просто удивительно, если мне удастся протянуть дольше.

Сердце мое дрогнуло от жалости, и Габриель, очевидно, это понял, потому что печально сказал:

– Это случится уже совсем скоро, Кэтрин.

– Не говори так, – резко оборвала его я и поднялась. Меня душило волнение. Я молча зашагала по пустоши, Габриель так же молча шел рядом. Пятница бежал впереди, время от времени с тревогой оборачиваясь и взглядом умоляя нас развеселиться.

В ту ночь я почти не спала. Меня мучили мысли о Габриеле. Теперь я поняла, отчего он казался мне таким странным, – ведь я никогда раньше не встречала человека, над которым нависла угроза близкой смерти. В ушах у меня звучал его голос: «Я могу умереть завтра... или через год... или через пять лет. Будет просто удивительно, если мне удастся протянуть дольше». Передо мной стояли его печальные глаза, в которых мне иногда удавалось зажечь радость. А ведь я могу сделать его счастливым, скрасить оставшиеся ему годы, – только я. Разве можно отвернуться от человека, который так нуждается в тебе?

Тогда я была еще слишком неопытна, чтобы разобраться в своих чувствах, но твердо знала: если Габриель уедет, я буду тосковать по нему. Он сделал мою жизнь осмысленной, заставил меня забыть скуку и мрак нашего дома; уставшая от вечного равнодушия отца и ворчания Фанни, я всем сердцем устремилась к тому, кто отнесся ко мне с любовью и восхищением.

Вероятно, я не была влюблена в него; вероятно, в основе моего чувства лежала жалость, но, так или иначе, к утру я решилась.

Перед отъездом Габриель явился к нам официально просить моей руки, чем привел отца в крайнее замешательство.