— Ну и пусть твоя сестра, мне-то что? Мужики, чего это он? Я же пошутил.

— Всё, всё, кончайте. Я на ней женюсь. Всё! — шуткой закругляю их спор.

— Вот тебе, Павел, можно. — Совершенно неожиданно реагирует Стас. — А этому балабону — нет.

— Ничего себе! Пронину, значит, можно, а я, значит, извините, балабон? — опять вспыхивает Гриня, но спохватывается, примирительно машет рукой: — Ну ладно, ладно, — молчу. Пашка, на свадьбу-то, хоть, пригласишь?

— Конечно. Уж тебя и Стаса обязательно. Шей, давай.

— Между прочим, старшина сказал, — с не прикрытой ехидцей вставляет Вадик, — кто не успеет всё пришить, на ужин не пойдет. Да вот!

О, на ужин?! Очень вовремя он это сказал!

Угроза остаться без ужина существенным образом меняет дело. Шустро принимаемся за прерванную работу.

На заметку молодому воину!

Ужин, какой бы он ни был, ни под каким предлогом тебе, солдату, пропускать нельзя. Солдат, помни! Это на руку твоему (нашему) врагу. Тебе это надо? И нам не надо. Так что… не зевай!

12. Первое письмо. «Мама, я хочу домой!»

Натянув мокрые ещё робы, сгоняли на ужин. Ну, не сгоняли, протопали… Протопали-протопали. Естественно, строем… Подумаешь, не так выразился… Разница всего лишь в терминологии, а так, один… этот, как его… Сходили в общем, посетили.

Нас ждал чай, хлеб, и рожки… Не козьи рожки, не рога от быка, а из муки, макароны которые, только не длинные, а коротенькие и серые, да! Смех, в общем, получился, не ужин! Рожки, как я помню, это, обычно, гарнир к «чему-то». Здесь, рожки — факт — были, а вот того, к «чему-то», не было. Но мы помним: «мы-сегодня-не-в-закладке». В общем, проглотили эту проблему, прое-ехали. С небольшими запасами хлеба в карманах, строем прошли в курилку, потом, также строем, в расположение роты.

Рассадили нас в ленинской комнате роты, зачем-то раздали по простому карандашу, по листочку бумаги и по почтовому конверту. А, понятно, письма, значит, писать будем. А кому? Министру обороны? Ха-ха… Шутка! Конверт совершенно чистый, без почтовых марок, линеек и надписей. Наше удивление и немое любопытство — «а почему «пустое»? — было удовлетворено ответом: «Так, спокойно, взвод! Ваши письма в канцелярии полка будут проштемпелеваны военным армейским треугольником. Марки поэтому не нужны, не бойтесь, не потеряются». Понятно, письма пойдут как с фронта. Классное начало. Затем нам продиктовали наш правильный армейский адрес, чтоб ответы куда-надо приходили. И это здесь оказывается продумано, хорошо!

— А кому будем писать? — октябрятским голосом, прозвучал чей-то бесхитростный вопрос (Мы ещё друг друга плохо знаем, и внешне, и по фамилиям, тем более по голосам). Кто спросил не важно, главное, молодец, пацан, вовремя спросил.

Очень не праздный вопрос, как может кому-то показаться. Для личных писем, как известно, состояние души, время и обстановка должны быть соответствующими, созреть как бы, проявиться… А тут: на тебе бумагу, пиши, давай. Приказ. Как это?! Домой писать под приказом? Так под приказом не пишется, не получится… Наверное, что-нибудь армейское: заявление какое или там просьбу… Не ясно. Вот почему прозвучал вопрос. Ягодка ответить не успевает.

Кто-то уже выскочил с расхожим ответом:

— На деревню дедушке пиши, не ошибёшься. Ага!

В толпе всегда есть такие остряки-самоучки. Рота дружно гогочет… Нормальная реакция, если в тепле, да после ужина… А так… глупо, конечно.

— Ага, мамке или жене… — усмехаясь, басит старшина.