Ей вспомнился Мао. Его лицо словно бы на мгновение проступило из мрака. Он знал, что случится, думала она. Вопрос о будущем никогда не решается раз и навсегда. Он твердил об этом снова и снова, а мы не слушали. Новые и новые группировки будут постоянно стремиться присвоить себе привилегии, постоянно будут вспыхивать новые и новые беспорядки.

Хун сидела на веранде, погрузившись в размышления. Задремала. Но какой‑то звук вывел ее из забытья. Она прислушалась. Звук повторился. Кто‑то стучал в дверь. Она посмотрела на часы. Полночь. Кто мог явиться в такую поздноту? Стоит ли открывать? Вот опять стучат. Этот кто‑то знает, что я не сплю, подумала она, видел меня здесь, на веранде. Она вошла в бунгало, глянула в глазок. У порога стоял африканец, одетый в гостиничную униформу. Любопытство одержало верх, она открыла. Молодой человек протянул ей письмо. На конверте ее имя, почерк Я Жу. Она дала посыльному несколько зимбабвийских долларов – может, слишком много, а может, слишком мало? – и вернулась на веранду. Прочла короткое письмо:

Хун!

Нам следует сохранить мир – ради семьи, ради нации. Прошу прощения за резкость, которая у меня временами прорывается. Давай снова посмотрим друг другу в глаза. В последние дни перед отъездом домой приглашаю тебя съездить в буш, полюбоваться дикой природой и животными. Там мы сможем поговорить.

Я Жу

Она внимательно прочитала текст, словно предполагала между строк некое тайное послание. Но ничего не обнаружила, даже ответа на вопрос, зачем он среди ночи прислал ей это письмо.

Глядя в темноту, она думала о хищниках, наблюдающих за добычей, которая и не догадывается, что происходит.

– Я тебя увижу, – прошептала Хун. – Откуда бы ты ни подкрадывался, я вовремя тебя замечу. Больше никогда ты не сможешь украдкой подойти и сесть рядом.

Наутро Хун проснулась рано. Спала она тревожно, ей снились тени, грозные, безликие. Сейчас она стояла на веранде, смотрела на рассветное небо, на солнце, которое быстро поднималось над бесконечным бушем. Яркий длинноклювый зимородок сел на крышу веранды и тотчас взлетел снова. Трава искрилась от ночной росы. Откуда‑то доносились незнакомые голоса, оклики, смех. Густые, сильные запахи окружали ее. Вспомнив о вчерашнем письме, она призвала себя к предельной осторожности. Здесь, в чужой стране, вместе с Я Жу, она почему‑то чувствовала себя необычайно одинокой.

В восемь утра небольшая часть делегации – численностью тридцать пять человек, под руководством министра торговли и мэров Шанхая и Пекина – собралась в одном из конференц‑залов возле гостиничного холла. На стенах тут и там портреты Мугабе с улыбкой на губах, то ли иронической, то ли приветливой, Хун так и не сумела определить. Заместитель министра торговли попросил минуточку внимания:

– Сейчас нам предстоит встреча с президентом Мугабе. Он примет нас у себя во дворце. Заходим в обычном порядке, держа обычную дистанцию между министрами, мэрами и другими делегатами. Здороваемся, слушаем национальные гимны и рассаживаемся за столом, на указанные места. Затем президент Мугабе и наш министр через переводчиков обменяются приветствиями, после чего президент Мугабе выступит с речью. Продолжительность речи нам неизвестна, поскольку текстом нас заранее не снабдили. Предположительно от двадцати минут до трех часов. Рекомендуется предварительно посетить туалет. Затем президент ответит на вопросы. Те из вас, кто получил подготовленные вопросы, поднимут руку, назовут свое имя, когда им предоставят слово, и стоя выслушают ответ президента Мугабе. Дополнительные вопросы не допускаются, другим членам делегации высказываться нельзя.