Во всяком случае, призыв из Ци, по всей видимости, заставил его направить шаги в сторону дома, поскольку свой шестьдесят седьмой день рождения он встретил в западном соседе Лу, княжестве Вэй, откуда и началась когда-то его одиссея. Виновная в кровосмешении княгиня спровоцировала большие волнения. В частности, ее сын, наследник княжеского титула, был так возмущен (предполагаемый мотив) поведением матери, что убедил одного из слуг раз и навсегда покончить с ее распутством. Но этого человека подвели нервы, и княгиня с криками о помощи бросилась к мужу, а ее сын бежал и нашел прибежище за пределами княжества. Когда позднее князь умер, у власти был поставлен не изгнанник, а его собственный сын, что спровоцировало первого на вторжение в княжество; ко времени прибытия Конфуция он захватил один из городов. Однако реальная власть в Вэй находилась в руках первого министра молодого князя, Кун Вэнь-цзы. Он был безжалостным и амбициозным, но все же заслужил повалу Конфуция за то, что «был мудр, любил учиться и не стыдился обращаться за советами к нижестоящим». Возможно, похвала была не полностью объективной, поскольку Кун Вэнь-цзы дал страннику жалованье и спрашивал у него совета. Однако эта многообещающая ситуация развивалась по уже знакомому сценарию. Желая покарать вторгнувшегося претендента на княжеский титул, Кун Вэнь-цзы спросил Конфуция, как лучше на него напасть. Конфуций ничего не ответил, сославшись на незнание военного дела. Он решил покинуть Вэй и попросил приготовить для него экипаж. Кун Вэнь-цзы извинился и попросил Конфуция остаться. Пока он колебался, из Лу прибыли посланцы с подарками и настойчивым приглашением занять там высокий пост.

В течение тех тринадцати лет, пока Конфуций скитался по стране, его бывшие ученики постепенно приобретали все большее влияние, как в самом княжестве, так и в правящем клане Цзи, а один из них, Жань Цю, незадолго до этого во главе отряда клана Цзи оказал успешное сопротивление вторгнувшимся циским войскам. Теперь они предлагали своему учителю честь и влияние.

Было бы приятно закончить историю на том, как старый человек с триумфом вернулся домой, и его благородные идеи были осуществлены на практике. Поначалу все так и складывалось, поскольку Конфуция встретили с почестями, вероятно, дали должность, и ведущие сановники спрашивали у него совета. Но мы с определенной долей уверенности можем сказать, что последующие годы пребывания в должности не были гладкими и лучезарными, поскольку, как показывают два последующих примера, советами Конфуция редко пользовались. Когда Жань пришел спросить его мнения о том, какие дополнительные налоги лучше ввести, Конфуций с возмущением заявил, что правительство продолжает вводить новые налоги, поручив Жаню их сбор, несмотря на то что народ и так уже бедствует. Этот вопрос вызвал у Конфуция редкую вспышку ярости. «Это не мой ученик! — воскликнул он. — Бейте в барабаны, мои дети, и обрушьтесь на него — я даю вам волю!» (Такая глубокая обида была слишком нехарактерной для Конфуция, чтобы продолжаться долго, и Жань остался его последователем.) Другой пример связан с семьей, которая, получив приют в соседнем княжестве Ци, увенчала список предательств, убив приютившего их князя. Конфуций настаивал на вторжении — не для того, чтобы отомстить беспокойному соседу, а чтобы устранить тиранию и восстановить законное правление: его обращение ко двору, предваренное традиционным постом и подкрепленное аргументом, что враждебность местных жителей к узурпаторам гарантируют успех экспедиции даже из такого маленького княжества, как Лу, убедили князя; но, не обладая собственными военными силами, князь был вынужден обратиться к «Трем семьям», которые оставили обращение без ответа. Это усилие Конфуция, единственное, когда он выступал за войну, стало последним в его общественной жизни — «финальным спазмом» отчаяния старого человека.