Европейская мысль, беря за точку отсчёта самостоятельного субъекта, вынуждена в итоге мистифицировать событие, сводя его к непостижимому дару богов или Провидения или — в гуманистическом варианте мифологии события — к трагическому вызову судьбе. И, как ни странно, при всей популярности самого слова «событие» европейская мысль не содержит сколько-нибудь чёткой теории этого предмета. Этим, кстати сказать, объясняются слабости и нынешний кризис классической теории менеджмента, которая не в состоянии убедительно разъяснить связь целей и средств в деятельности корпорации или её отношения с общественной средой. Напротив, в китайской философии практики событие занимает центральное место, будучи свободным от крайностей как непознаваемого, рискованного случая, так и произвольного действия. Жить событием, в китайском понимании, — значит на-следовать исходному динамизму бытия и в этом смысле — быть хозяином своей судьбы.

Легко заметить, что описанная выше природа события как иерархически структурированной событийственности довольно точно соответствует содержанию центрального понятия китайской мысли — понятия «таковости» бытия. Ибо китайская «таковость» тоже являет собой немыслимую, но каждому существованию прирождённую и оттого лишь в конкретности практики воплощаемую связь единого и единичного, метафизического принципа и имманентности вещи. Эту связь можно изобразить в виде двойной спирали, фокус которой для постороннего взгляда сливается с каждой точкой пространственно-временного континуума мира. Другими словами, каждый актуальный момент существования представляет собой пересечение или, точнее, наложение разных сил в вертикальном измерении бытия, причём само событие как бы двухслойно: в нём всякому явленному движению соответствует скрытое, «теневое» движение в противоположную сторону, так что выявление есть сокрытие и в каждом действии сокрыто противотечение, а покой и движение пронизывают друга друга. Следовательно, в событии всегда есть нечто несвершаемое: в нём актуальность действия сопрягается с потенциальностью состояния. А если вообразить некое идеальное, абсолютное событие, то оно будет иметь своим прообразом равновесие вселенского круговорота. Одним словом, событие есть всепроницающее, вездесущее, но нелокализуемое, вечноотсутствующее превращение. Оно примиряет все противоположности, не отменяя и не умаляя ни одной из них.

В противоположность субъективному действию, которое как бы накладывается на мир и в пределе способно этот мир сотворить из своего замысла, событие есть внутренне присущая миру со-бытийность. Его природа по-своему диалектична, ведь оно само в себе отсутствует и само собой не владеет. Оттого же в китайской традиции теория события сводится, по сути, к семантике соответствующих понятий: превращение, чтобы быть собой, должно само превратиться и стать… постоянством. Аналогичным образом, сокрытие должно себя сокрыть и предстать полной несокрытостью. Даосские патриархи уподобляли эту внутреннюю структуру события (или круговорота Великого Пути) отношению зародыша в эмбриональной стадии и его матери. Мать, как воплощение женственности, выступает здесь символом пассивности и бесконечной уступчивости (а также, заметим, сопутствующей ей нежности), но из пустоты её утробы рождается всё сущее. В широком же смысле мифологема мировой «единотелесности» как своего рода «двухслойного» тела матери-ребёнка, не отменяя иерархических отношений старшинства, указывает на недвойственность истока жизни и её завершения, начала и конца.

Китайская мысль выработала оригинальный, не имеющих аналогов в европейской философской традиции способ соединения субъективного и объективного, внутреннего и внешнего измерений бытия посредством не отвлечённого познания вещей в данности трансцендентального опыта, а как бы «самораспускания», само-высвобождения сознания в состоянии именно соучастия, со-бытийственности со всем сущим в акте (само)превращения; состояния как со-стоятельности.